Антология "Фантасты об искусстве"
 
Составитель: Алексей Звероловлев

Джон Варли. Канзасский призрак

   -----------------------------------------------------------------------
   John Varley. The Phantom Of Kansas. 1976.
   Перевод Юлии Гусейновой. 2004. http://www.tolkoya.narod.ru
   -----------------------------------------------------------------------


   I

   Я пользуюсь банковскими услугами  Трастовой Компании  "Архимед".  У них
первоклассные охранные системы, учтивый персонал и собственное медицинское
оборудование,  не  занятое  ничем  другим,  кроме  пополнения их хранилища 
мнемозаписей.
   И две недели назад ТКА ограбили.
   Для  меня  это  обернулось  сюрпризом.  Подходил  срок  моей регулярной
записи, и я со страхом думала о дыре,  которую эта процедура  должна  была
пробить в моем бюджете. И тут в мой банк вломились воры, украли  множество
ценных  бумаг  и  в  припадке  лихачества   уничтожили   все  мнемокубики. 
Превратили все до последнего  в крохотные осколочки пластика.  Конечно же,
банк обязан был все восстановить, и как можно скорее.  Банковские служащие
не   тешили   себя   иллюзиями:   не  в  первый  раз  подобные  ограбления 
подстраивались,   чтобы   легче   совершить   убийство.  И  ТКА  принялась
перезаписывать  память  всех  своих   вкладчиков,   стараясь  уложиться  в
несколько дней. Промедление  грозило  обернуться  убытками  большими,  чем 
собственно кража.
   Как работают схемы подобных преступлений? Чаще всего так. На самом деле
грабителя меньше всего волнуют деньги.  Программам,  которыми  в  наши дни
оснащены  компьютеры,  управляющие  денежными  потоками,  ничего  не стоит
расстроить планы даже самого выдающегося грабителя. Чтобы получить хотя бы 
надежду на прибыль от украденных денег, их пришлось бы изъять из обращения 
по  меньшей  мере  на  целый век.  Разумеется,  никто не говорит,  что это
сделать невозможно,  но  в  полиции  давно  убедились,  что мало у кого из
преступников   хватает  выдержки  ждать  так  долго.   В  случаях,   когда
уничтожаются кубики, подлинный мотив действий взломщика - не ограбление, а
убийство.
   Очень многие люди, каждый второй, могут пойти на преступление  в порыве
страсти. Такие преступления крайне редко остаются нераскрытыми, и убийство
в наши дни - самое "неудобное" из них.  Какой смысл убивать человека, если
через полгода он окажется снова живехонек? А если учесть, что жертва еще и
подаст на убийцу в суд - и отсудит себе до  девяноста девяти процентов его
состояния и имущества - то убийство предстает и вовсе неблагодарным делом.
Так что, если вы кого-нибудь по-настоящему возненавидите,  то велико будет
искушение  убить  предмет  вашей  ненависти  раз  и навсегда, как в старые
добрые времена: сначала уничтожить мнемозаписи, а уж потом умертвить тело.
   Этого  и  опасалась  ТКА,  и  на   прошлой  неделе  выделила  мне,  как
оговаривалось  в  моем   контракте,  личного  охранника.  Его  можно  было
демонстрировать друзьям,  как  некий символ  привилегированности,  но этот
жест ТКА не произвел на меня сильного впечатления - до тех пор,  пока я не
узнала, что банк намерен оплатить мне следующую запись, в рамках программы
возмещения  всем  клиентам  убытков,  причиненных ограблением. По условиям
моего контракта  ТКА  обязалась вечно  сохранять мне жизнь - и несмотря на
то,  что планировала  я  записать свою память еще только через три недели,
теперь  мне  предстояло  пройти  и  оплаченную  ею внеочередную запись. По
закону, утраченные или поврежденные кубики  полагалось заменять новыми как
можно скорее.
   Так что мне следовало бы радоваться. У меня это не очень-то получалось,
но я старалась держаться бодро.

   Я  без  промедления  явилась  в  кабинет  для  записи,  там мне сказали
раздеться  и  лечь  на  стол. Лицо врача показалось мне знакомым, словно я 
встречалась с ним пару месяцев назад. Медик занялся своим оборудованием, а
я лежала  и  старалась успокоить дыхание.  Я мысленно поблагодарила врача,
когда  он  подсоединил  кабель от компьютера к моему затылочному разъему и 
отключил мне контроль движений и ощущений.  Теперь я могла  не переживать,
стоит ли  спрашивать его,  знакомы ли мы.  Чем дольше я живу,  тем большей
проблемой это для меня становится. К настоящему моменту я перезнакомилась, 
быть может,  с  двадцатью тысячами  человек,  и с каждым успела поговорить
достаточно  долго,  чтобы  произвести впечатление.  Как тут не запутаться,
кого знаешь, а кого нет!
   Врач   снял   верхнюю  часть  моего  черепа   и  приготовился   сделать
мультиголографический  снимок -  химический аналог всего, что я когда-либо
видела,  о чем думала,  что вспоминала,  и даже о чем  смутно мечтала. Я с
облегчением соскользнула в забытье...


   II

   Холод  и  стальной  блеск под  кончиками пальцев.  Пахнет изопропиловым
спиртом и чуть-чуть ацетоном.
   Травмпункт.  Воспоминания детства,  пробужденные запахами, наваливаются
на меня.  Волнующее чувство перемен,  мама сидит рядом, пока врач отрезает
мне  сломанный палец,  чтобы  заменить  его новеньким, чистым и розовым. Я
лежу в темноте и вспоминаю.
   Свет,  болезненно  яркий свет из ниоткуда,  и я чувствую,  как сужаются
зрачки - это единственное движение, на которое пока способно мое тело.
   - Она очнулась, -  доносится до моего слуха.  Но это еще не совсем так.
Я просто лежу в блаженном полумраке и не могу пошевелиться.
   Власть над телом возвращается внезапно,  налетает,  как  порыв вихря. Я
проношусь  по бесконечным хитросплетениям собственных нервов и стучусь изо
всех сил,  бьюсь изнутри в свои кисти и ступни, кружусь водоворотом вокруг
сосков,  множеством иголочек покалываю губы и нос.  Вот теперь я очнулась.
Я  села  так  резко,  что  врач  придержал  меня за плечи.  Какой-то миг я
пыталась вырваться,  потом  с трудом  приказала себе  расслабиться. Пальцы
гудели, их сводило тягучей судорогой от избытка кислорода в крови.
   - Уй-я,  -  произнесла  я  и  обхватила  голову  руками.  -  Плохой сон
приснился. Я думала...
   Я огляделась и увидела, что сижу голышом на стальном медицинском столе,
в окружении встревоженных людей.  Мне захотелось снова отступить в темноту
забытья,  чтобы улеглось волнение внутри.  Вдруг я заметила лицо матери...
моргнула, но видение не исчезло!
   - Канивэл?* - окликнула я ее призрак по имени.
   - Я тут, Фокс**, - отозвалась она и обняла меня. Это получилось неловко
и как-то не слишком тепло из-за того,  что она стояла на полу,  а я сидела
на столе  и  из меня торчали провода.  Но мне был нужен этот успокаивающий
жест. Я все еще не понимала, где нахожусь. И молниеносным движением, таким
же  стремительным,  как  за  мгновение  до  моего  пробуждения, люди вновь
сгрудились вокруг меня.
   Врач отвлекся наконец от своих приборов, объявил:
   - С ней все в порядке,  -  и с дежурной улыбкой принялся отсоединять от
моей  головы кабель.  Я не улыбнулась в ответ.  Теперь я знала,  где я,  и
знала так твердо,  как никогда прежде.  Я вспомнила, как пришла сюда всего
пару часов назад. 
   Но знала я и то, что на самом деле прошло намного больше, чем несколько
часов. Я читала об этом:  когда человек пробуждается в новом теле со своей
пересаженной памятью, он первое время не может сориентироваться.  И матери
незачем было бы приходить сюда, если бы ничего страшного не случилось. 
   А случилось то, что я умерла.

   Мне  дали легкое успокоительное,  помогли одеться,  мать взяла меня под
руку и повела по  роскошным коврам коридоров в кабинет президента банка. Я
так толком и не пришла в себя.  В коридорах  стояла болезненная тишина,  и 
лишь  шорох наших шагов  по ковровым дорожкам цвета  красного вина нарушал
ее. Мне казалось, будто у меня бешено скачет давление.  Уши закладывало, в
них гудело, на меня  внезапно напала близорукость.  Я испытала облегчение,
когда пустынные туннели коридоров сменились  коричневым  теплом деревянных
панелей, прохладой и гулким эхом шагов по белому мрамору пола.
   Президент  банка,  г-н Линдер,  указал  нам на  кресла.  Я скользнула в
пурпурный бархат  и  утонула в нем.  Линдер  придвинул  себе  стул, уселся
напротив  нас  и  предложил  нам  выпить.  Я отказалась. У меня и без того
кружилась  голова,  а  к  предстоящему  разговору  следовало  прислушаться
внимательно.
   Линдер  поигрывал  обложкой  папки,  лежавшей  на  его  столе.  По всей
видимости,  это  было мое досье,  только что  распечатанное  с  терминала,
высившегося  по  правую  руку  от  президента.  Когда-то  раньше я мельком
встречалась  с главой ТКА,  и он показался мне приятным в общении.  Он был
избран  лицом банка  благодаря  своему  согласию облечься в тело солидного
возраста,  чтобы  внушать   клиентам  доверие  и  олицетворять  надежность
возглавляемой им фирмы. На вид ему было около  шестидесяти пяти,  на самом
деле - не больше двадцати.
   Казалось,  он так никогда и не начнет разговор, ради которого пригласил
нас к себе, и я решилась задать вопрос. Тот, что казался мне сейчас важнее
всего:
   - Какое сегодня число?
   - Сейчас ноябрь месяц, - задумчиво откликнулся он. - А год триста сорок
второй.
   Я была мертва два с половиной года.
   - Послушайте,  мне  бы  не  хотелось  злоупотреблять вашим вниманием, -
заторопилась  я. - Наверняка  у  вас  найдутся  сводки  новостей,  которые
помогут мне  догнать время.  Просто дайте их мне, и я наверстаю упущенное.
Да, и позвольте поблагодарить вас за заботу.
   С этими словами я хотела было встать, но он сделал упреждающий жест:
   - Я был бы вам признателен, если бы вы задержались еще ненадолго,  мисс
Фокс.  Ваш случай - уникальный.  Я...  в общем... За всю историю Трастовой
Компании "Архимед" ни разу не происходило ничего подобного!
   - Да?
   - Видите ли, вы погибли,  как вы и сами  уже догадались  почти сразу же
после  пробуждения.  Но  вот  чего  вы  не  могли  знать: со времени вашей
последней записи вы погибали уже несколько раз.
   - Несколько раз?  - вопрос  не  слишком-то  умный,  но  что еще я могла
спросить?..
   - Трижды.
   - Три раза?
   - Да, целых три раза. Мы подозреваем, что вас пытались убить.
   На мгновение в комнате воцарилась абсолютная тишина. Наконец, я решила,
что мне нужно выпить. Президент наполнил мой бокал, и я осушила его.
   - Возможно,  ваша  мать  лучше  сумеет  рассказать вам о случившемся, -
промолвил Линдер.  - Ей это должно быть лучше известно.  Мне самому только
лишь недавно обо всем доложили. Канивэл?..

-----------
* Карнавал.
** Лиса.


   III

   Я добралась до дома, как в бреду. К тому моменту, как я снова уселась и
приготовилась  слушать,  действие  успокоительного  прекратилось, и голова
прояснилась  достаточно, чтобы я смогла трезво оценить свое положение.  Но
меня до сих пор знобило.
   Выслушивать  повествование  в  третьем  лице  о  том,  что я говорила и
делала,  - не самое  приятное занятие.  Но я решила,  что пора взглянуть в
лицо фактам, о которых все мы, и я в том числе, обычно не слишком-то любим
задумываться.   Прежде   всего  мне   следовало  признать,  что  поступки,
совершенные  тремя моими предшественницами,  совершала не я.  Я была новым
человеком,  четвертой по счету.  С  предыдущими  воплощениями  у меня было
много общего,  в  том  числе  все  воспоминания вплоть до того дня,  как я
доверила свою память записывающей технике. Но та, прежняя я была убита.
   Она продержалась дольше,  чем  другие.  Почти год,  по словам  Канивэл.
Потом ее тело нашли на дне Борозды Хэдли. Это было подходящее место для ее
смерти: мы обе любили прогуливаться пешком по лунной поверхности в поисках
вдохновения.
   В тот раз никто не заподозрил убийство. Банк, получив известие о моей -
нет,  о ее - смерти,  начал  выращивать  клон из образца ткани,  который я
оставила при записи.  Шесть месяцев спустя моей копии вживили мою память и
сообщили, что она недавно умерла. Она была потрясена, но почти свыклась со
своим положением - как вдруг и ее тоже убили.
   На  этот раз  ее смерть вызвала куда больше подозрений.  Мало того, что
мой клон  не  прожил  и месяца после воплощения, - еще и обстоятельства ее
гибели  были  из  ряда  вон  выходящими.  Ее разорвало на куски при взрыве
поезда. Она была единственной пассажиркой в двухместной капсуле.  Причиной
взрыва стала самодельная бомба.
   Все  еще  можно  было  подумать,  что  это  случайность, вероятно - акт
политического терроризма, не направленный  ни  на  кого  конкретного.  Моя
третья  копия  так не считала.  Почему - я не знаю. Как раз это до безумия
неприятно, когда имеешь дело с записью памяти: опыт предыдущих  воплощений
невозможно  обратить  себе  на  пользу.  Каждый  раз,  как меня убивали, я
отбрасывалась в начальную точку - в день, когда была сделана запись.

   Но у третьей Фокс  были все причины страдать паранойей. Она предприняла
величайшие  меры предосторожности, чтобы остаться в живых. Более того, она
попыталась  предотвратить  обстоятельства,  что  могли  бы  привести  к ее
убийству. 
   Предосторожности  помогали  ей пять месяцев.  Она погибла в драке,  это
единственное,  что  точно  известно.  Это была очень жестокая  драка,  вся
квартира  была  залита  кровью.  Поначалу  полиция решила,  что ей удалось
смертельно ранить нападавшего,  но анализ показал,  что  кровь была только
ее.
   Каково же было мое,  четвертой Фокс,  положение? После часа напряженных
раздумий  передо  мной  вырисовалась  поистине  мрачная  картина. Подумать
только: каждый раз, как моему убийце удавалось меня прикончить, он или она
узнавали обо мне все больше.  Теперь этот убийца - настоящий специалист по
Фокс, поскольку знает обо мне то,  чего я и сама не знаю.  Даже то,  как я
веду  себя  в  драке.  Я  скрипнула  зубами  при  мысли  об  этом. Канивэл
рассказала  мне,  что третья Фокс,  самая осторожная из всех,  брала уроки
самозащиты.  Кажется,  она сказала - карате.  Какая мне  от  этого польза?
Разумеется,  никакой.  Если  мне захочется  постоять за себя,  то придется
учиться заново, поскольку все навыки погибли вместе с третьей Фокс.
   Нет,  все преимущества  бесспорно были на  стороне убийцы.  Поначалу он
воспользовался эффектом внезапности - поскольку я понятия не имела, кто он
- а с каждым удачным покушением все лучше узнавал меня.
   Что делать?  Я даже не знала, с чего начать. Я перебрала всех близких и
дальних  знакомых  в  поисках врага,  кого-нибудь,  кто  ненавидел бы меня
достаточно  сильно,  чтобы  убивать  раз  за  разом...  И не нашла никого.
Вероятнее  всего,  это был некто,  с кем первая Фокс познакомилась за год,
что она прожила после записи.
   Единственным ответом,  который  пришел  мне на ум, было: улететь прочь.
Просто рискнуть - эмигрировать на Меркурий, на Марс или даже на Плутон. Но
буду ли  я  там в безопасности? Мой убийца, похоже, необычайно настойчивый
человек.  Нет,  не  бежать  надо,  а  встретить  его лицом к лицу здесь, в
знакомой обстановке.


   IV

   Только лишь  на  следующий  день я осознала сполна,  какой непоправимый
урон мне нанесли. У меня украли целую симфонию.
   Последние  тридцать лет  я  работала  над управлением погодой. Я просто
поддалась  увлечению  энвайронментализмом,  когда эта  форма искусства еще
только  зарождалась.  Я  заведовала  климатическими  установками  в  парке
"Трансвааль",  в ту пору самом новом, самом большом и самом современном из
всех  климатических  парков на Луне.  Мы  с парой-тройкой коллег принялись
развлекаться  с  программами создания атмосферных явлений, поначалу просто
ради  собственного  удовольствия.   Позднее  мы  стали  приглашать  друзей
полюбоваться  на сотворенные нами  грозы и закаты.  Мы и сами не заметили,
когда  наши  друзья  начали приводить своих друзей,  а жители Трансвааля -
торговать билетами на наши представления.
   Мало-помалу  я  создала  себе  имя и обнаружила, что как художница могу
заработать гораздо больше, чем инженер. Ко времени моей последней записи я
была одной из трех самых успешных энвайронменталистов на Луне.
   Затем  первая Фокс  приступила  к  работе  над "Снегом с дождем". Как я
узнала из отзывов критиков двухгодичной давности, эта симфония удостоилась
звания высокого достижения современного искусства.  Премьера ее состоялась
в парке "Пенсильвания", на глазах  у  трехсоттысячной толпы.  Она принесла
мне богатство. 
   Деньги  так  и  остались  лежать на моем банковском счете,  но память о
самом акте творения была утеряна безвозвратно. А о нем стоило помнить.
   Первая Фокс  написала симфонию сама от начала до конца.  О,  конечно, я
могу припомнить,  что меня  посещали смутные идеи зимней композиции, что я
собиралась  обдумать  их  как  следует  на досуге и свести воедино. Но вся
полнота  творческого  процесса  свершилась в голове той, другой художницы,
которую убили.
   Как  пережить подобное,  как  смириться  с  этим?  Был  момент,  когда,
отравленная  горечью  потери,  я  чуть было не позвонила в банк с просьбой
уничтожить мой кубик.  Чтобы,  если  и  на  этот  раз я погибну, погибнуть
навсегда.  Мысль  о  том,  что со стального стола поднимется пятая Фокс...
была почти невыносима.  Пятая  будет  лишена  всего,  что пережили первая,
вторая, третья и я - четвертая Фокс.  Пока  что я  не слишком много успела
добавить  к  нашей  общей  личности,  но  даже  тяжелые  времена  достойны
сохранения. 
   Но если не уничтожать кубик,  тогда новую запись придется делать каждый
день. Я позвонила в банк, произвела некоторые подсчеты и обнаружила, что у
меня  на  подобную  роскошь  не  хватит  средств.  Но  все  же  попытаться
следовало. Если делать запись раз в неделю, то можно продержаться примерно
год, пока мой счет не иссякнет.
   Я решила,  что буду делать это так долго, как смогу.  А чтобы то, через
что я только что прошла,  уж точно  не повторилось с Фокс в будущем,  надо
сделать запись уже сегодня. Пятая Фокс,  если она когда-нибудь появится, с
самого  первого  дня  будет  знать  по крайней мере не меньше,  чем я знаю
сейчас.

   После  записи  мне  стало  легче.  Я  обнаружила,  что  больше не боюсь
кабинета врача. Страх этот исходит из распространенного заблуждения, будто
бы человек,  просыпаясь после записи,  обязательно обнаруживает, что умер.
Глупо в это верить,  но все следует  от  нашей  нелюбви  смотреть правде в
глаза.
   Если вы внимательно присмотритесь к человеческому сознанию, то увидите,
что вы - то есть, трехмерный срез вашего человеческого существа - только и
можете,  что  встать  со  стола  в  кабинете записи и отправиться по своим
делам. Другого пути нет. Человеческое сознание линейно, у него есть начало
и  конец  на  оси  времени.   Если  после  записи  вы  умрете,  то  умрете
окончательно и бесповоротно.  И неважно,  что ваша память  переживет вас и
что  в  некоторый  момент времени  может  быть  создано новое человеческое
существо   с   вашими   воспоминаниями:   вы  -  мертвы.  С  точки  зрения
четырехмерного  пространства,  запись  помещает  нового  человека  на  ваш
жизненный путь,  в определенную точку  вашего прошлого.  Вы не продолжаете
этот  путь  после вынужденной остановки и не становитесь волшебным образом
этим новым человеком.  Я,  четвертая Фокс,  -  всего лишь родственница той
женщины, что когда-то давно решила записать свою память. И если я умру, то
погибну  навсегда.   Пятая  Фокс  проснется  с  моей  памятью,  вплоть  до
сегодняшних  воспоминаний,  но  я  не буду частью ее. Она будет совершенно
самостоятельна.
   Так  почему  же  мы  это  делаем?  Честно сказать, я не знаю. Могу лишь
предположить,  что  жажда  жить вечно  в  нас так сильна,  что  заставляет
хвататься  даже  за  самый  жалкий  суррогат  бессмертия.  Одно время люди
завещали  замораживать  свои тела,  в надежде, что их  разморозят потомки,
сумевшие заставить смерть отступить. Взгляните на Великую Пирамиду в парке
"Египет", чтобы оценить воочию всю силу стремления к вечной жизни.
   Итак,  мы  проживаем  нашу жизнь  по кусочкам.  Я могла быть  уверена -
неважно, станет ли мне от этого легче, - что даже спустя тысячелетия после
нашего времени будет жить некто, в ком есть хотя бы часть меня.  Она будет
помнить  о  своем  детстве  в  точности то же,  что помню я; будет помнить
поездку  в "Архимед",  первую смену пола, всех возлюбленных, все горести и
радости.  Если я сделаю вскорости еще одну запись,  она вспомнит те мысли,
что  посещают  меня  сейчас.  И она,  возможно,  тоже  будет  год за годом
добавлять  свой  жизненный опыт  в  копилку нашей общей памяти. И с каждой
новой  записью  все  больший  кусок  ее  жизни  будет  навечно  защищен от
уничтожения. Что ни говори, приятно знать, что твоя жизнь будет  в целости
и сохранности вплоть до нескольких часов, которые занимает запись.
   Когда  я  как  следует обдумала все это, я твердо решила любой ценой не
допустить  своей  новой  смерти.  Я  возненавидела  убийцу так сильно, как
никогда  и  никого  раньше.  Мне захотелось вырваться из квартиры и забить
негодяя до смерти чем-нибудь потяжелее.
   Я  с  большим трудом взяла себя в руки. Именно этого убийца и ждал. Мне
пришлось  напомнить  себе,  что он знает, какова будет моя первая реакция.
Отныне  я  должна  вести себя  совершенно непредсказуемо для него или нее.
   Но как же?


   V

   Я  позвонила  в полицию и встретилась со следователем, которая вела мое
дело. Ее звали Айседора, и она дала мне хороший совет.
   - Я уже приобрела некоторый опыт  общения с вами  и  могу предположить,
что  моя  идея вам не понравится,  - сказала она.  - Когда я в прошлый раз
предложила вам ее, вы, не раздумывая, ответили отказом.
   Я знала, что мне придется с этим свыкнуться.  Люди всегда  теперь будут
сообщать мне, что я делала, о чем говорила им...  Я подавила раздражение и
попросила ее продолжать.
   - Вам  нужно  просто-напросто  сложить  руки.  Я  знаю,  вы  мните себя 
сыщицей,  но  ваша  предшественница очень убедительно доказала, что это не
так. Стоит вам высунуть нос за дверь,  вы пропали.  Этот парень изучил вас
вдоль и поперек и доберется до вас. Не сомневайтесь.
   - Это парень? Так вы знаете о нем кое-что?
   - Простите,  но   будьте  же   ко  мне  снисходительны.  Я  уже  дважды
пересказывала вам детали вашего дела,  и теперь мне трудно вспомнить, чего
вы не знаете. Да, нам известно, что это мужчина.  Или был мужчиной полгода
назад,  когда  вы  дрались  с  ним  не  на жизнь,  а на смерть.  Несколько
свидетелей  видели мужчину  в  окровавленной одежде  - это мог быть не кто
иной, как ваш убийца.
   - Так вы напали на его след?
   Она вздохнула, и я поняла, что ей опять приходится повторяться.
   - Нет, и сейчас вы только что подтвердили, что сыщик из вас никудышный.
Все ваши детективные познания почерпнуты из старых романов. В наши дни уже
не  модно  считаться  с  вымышленными героями и всякими выдумками, так что
большинство  людей  и не догадываются,  какую работу мы  проделываем.  Нам
ничего не дает тот факт,  что  к  моменту  нападения  на  вас  убийца  был
мужчиной.  Он  на  следующий  же день мог оплатить операцию по смене пола.
Возможно, вы собираетесь спросить, нет ли у нас отпечатков его пальцев, не
так ли? 
   Я скрипнула зубами. Все знают больше, чем я!.. Совершенно очевидно, что
нечто  подобное  я  уже  спрашивала,  когда  прошлый  раз разговаривала со
следователем. И я подумывала об этом и сейчас. Но ответила иначе:
   - Нет.  Ведь он мог сменить рисунок  на пальцах так же легко,  как пол,
правда?
   - Совершенно верно.  И даже легче.  Единственный достоверный на сегодня
метод - это анализ генотипа,  но  преступник  не  был  так любезен,  чтобы
оставить  хоть  частичку своего тела на месте вашего убийства.  Он, должно
быть,  настоящий  изувер,  раз  сумел так сильно искалечить вас и при этом
даже не порезался сам. У вас был нож. Но на месте преступления мы не нашли
ни капельки его крови.
   - Так как же вы будете искать его?
   - Фокс,  мне  пришлось  бы  заставить вас окончить несколько колледжей,
прежде  чем  вы  сумели бы понять мои объяснения  наших методов.  Я только
скажу честно,  что  методы эти  не слишком хороши.  Последние  век-полтора
полиция не в силах  угнаться за наукой.  Современным преступникам доступны
многие вещи,  которые так осложняют нам работу,  что вы и представить себе
не можете.  Но все же мы  надеемся  поймать его в ближайшие четыре месяца,
при условии, что вы будете сидеть спокойно и перестанете  преследовать его
сами.
   - Почему целых четыре?
   - Мы  отслеживаем  его  через  компьютер.  Когда  охотимся за подобными
типами,  мы пользуемся  очень  точными программами.  Это  едва ли не самое
главное  наше  оружие.  Со  временем  мы  ловим  до  шестидесяти процентов
преступников.
   - Шестидесяти?  -  вскричала  я.  - И это  должно   меня  успокаивать?!
Особенно  если  речь  идет  о таком мастере своего дела, каким кажется мой
убийца?
   Она покачала головой:
   - Нет,  он не профессионал.  Он  просто очень твердо решил вас убить. И
это работает против него,  а не наоборот.  Чем  прямолинейнее  и грубее он
идет к своей цели, тем вернее мы схватим его, стоит ему только оступиться.
Цифра шестьдесят относится ко всем преступлениям;  по убийствам же процент
раскрываемости  составляет  девяносто  восемь.  Обычно  это  преступления,
совершенные в состоянии аффекта, и идут на них дилетанты. Профессионалы не
видят в убийстве никакой выгоды, один риск, и они правы. Штраф за убийство
так непомерно велик, что разорит кого угодно,  а жертва вернется  к  жизни
даже раньше, чем закончится суд.
   Я обдумала все услышанное,  и  мне  полегчало. Мой убийца не был гением
преступного мира.  За мной охотился не Фу Манчу и не профессор Мориарти, а
обычный человек, ничем не лучше меня, и к тому же новичок.  Некий поступок
первой Фокс разозлил его настолько,  что он наплевал  на угрозу разорения,
лишь бы выследить и убить меня. Его аура всемогущества рассеялась.
   - И что же, теперь вы готовы прямо сейчас бежать ловить его? - хмыкнула
Айседора.   Наверняка  она  прочла  это  желание  в  моих  глазах...  либо
побеспокоилась просмотреть записи наших прошлых разговоров.
   - Почему бы и нет? - спросила я.
   - Потому  что,  как  я  уже  говорила,  он  прикончит  вас. Пусть он не
профессионал, но вас он изучил в совершенстве. И знает, куда вы рванетесь.
В том числе, знает и то, что вы не послушаетесь моего совета.  Быть может,
он уже здесь, прямо за дверью, и ждет не дождется,  пока вы прекратите наш
разговор, как вы и сделали прошлый раз.  В прошлый раз  его там не было. А
теперь - может быть.
   Это  отрезвило меня.  Я нервно покосилась на дверь, которую третья Фокс
укрепила охранной сигнализацией восьми разных систем.
   - Наверное,  вы правы.  Так вы хотите,  чтобы  я просто сидела здесь, и
все? А как долго?
   - Столько, сколько потребуется.  Это может быть и год.  Четыре месяца -
высшая точка на подсчитанной компьютером кривой вероятности. А вероятность
становится несомненным фактом как раз примерно за год.
   - Почему же я в прошлый раз не согласилась сидеть дома?
   - Вы одновременно были пьяны безрассудной храбростью,  ненавидели его и
боялись  скуки.  
   Айседора заглянула  мне в  глаза,  пытаясь найти слова, которые убедили 
бы  меня  принять  совет,  отвергнутый третьей  Фокс,  удержать от ошибки,
которая стоила ей жизни.
   - Как я поняла, вы художница, - наконец, заговорила следователь.  - Так
почему бы вам попросту не заняться...  ну, чем занимаются художники, когда
обдумывают новую композицию?  Вы можете работать здесь, у себя в квартире?
   Как  я  могла   объяснить  ей,   что  вдохновение  нельзя  призвать  по
собственному  желанию?  Ваяние погоды  -  тонкая материя.  Трудно охватить
будущее творение  мысленным взором;  новую идею  нельзя  опробовать так же
запросто, как мелодию песни, ее не подберешь на пианино или гитаре.  Можно
смоделировать ее на компьютере, но по-настоящему вы не поймете,  что у вас
получилось, пока не запустите ленты в климатические установки, не встанете
собственной  персоной  в  чистом  поле  и  не  посмотрите,  как вокруг вас
зарождается гроза. И никаких репетиций не бывает. Это слишком дорого.
   Мне  всегда   было  нужно  подолгу  гулять  по  поверхности  Луны.  Мои
конкуренты  недоумевали,  зачем.  Они  и  сами  совершали  прогулки,  но в
различных парках, как правило, тех, где будут исполняться их произведения.
Я тоже так делаю. Это просто необходимо, чтобы уловить  дух каждого места,
его неповторимый вкус.  Компьютер  может  описать  вам,  на  что это место
похоже,  в температурных градиентах  и восходящих потоках,  построить  его
уменьшенную  климатическую модель,  но вам все равно будет  нужно  реально
отправиться туда, потрогать землю, попробовать воздух,  понюхать  деревья,
прежде  чем вы сможете  сочинить грозу  или  хотя  бы летний дождь. С этим
местом нужно слиться.
   Но  вдохновение  мне  дарит  холодная,  лишенная  воздуха и воды лунная
поверхность,  которую  так  мало  жителей Луны по-настоящему любит. Я - не
норушница,  мне  никогда  не нравились лунные коридоры, милые сердцу столь
многих моих друзей.  По-видимому, я воспринимаю черное небо и безжизненный
лунный  пейзаж,  как  чистый  черный  холст  -  и это ощущение  никогда не
возникает в климатических парках: земля там покрыта буйной растительностью
и  искусственным  рельефом,  а  в  воздухе  всегда  работает  какая-нибудь
погодная программа, даже если просто тепло и легкая облачность.
   Смогу ли я творить без этих долгих одиноких прогулок?
   Еще раз все обдумать: смогу ли я выдержать?
   - Хорошо, я буду послушной девочкой и посижу дома.


   VI

   Мне повезло.  Добровольное заточение могло бы стать бесконечной пыткой,
но  обернулось  такой  бешеной  творческой  активностью,  какой я давно не
испытывала.  Раздражение  и  горечь  из-за того, что мне приходится сидеть
взаперти  в  собственной  квартире,  превратились  в могучие порывы ветра,
смерчи  и  громовые  раскаты.  Я  начала  создавать  шедевр.  Под  рабочим
названием  "Столкновение торнадо" -  вот как  я  разозлилась.  Позднее мой
агент уговорил меня сократить название до одного слова "Торнадо" -  в этом
было  больше  вкуса, -  но для  меня  эта вещь так и осталась прежде всего
столкновением.
   Вскоре  мне удалось почти забыть об убийце. Я никогда не забывала о нем
совсем;  в  конце  концов,   мне  было  необходимо  думать  о  нем,  чтобы
подхлестывать  себя,  он  служил  мне  холстом,  на  котором я писала свою
ненависть.  Но  сначала  меня  посетила ужасная мысль, и я поделилась ею с
Айседорой:
   - До меня вдруг дошло,  что вы построили здесь замечательную мышеловку,
а мне отвели роль сыра.
   - Вы ухватили самую суть, - согласилась она.
   - Но мне, как ни странно, почти все равно, что я буду приманкой.
   - Почему? Вы не боитесь?
   Я замялась, но чего, черт побери, мне было стыдиться?
   - Нет, наверное, боюсь. Но что еще вы могли сказать мне, чтобы удержать 
меня здесь,  когда  я собиралась поступить так,  как подсказывали  мне все
инстинкты - броситься бежать со всех ног?
   - Хороший вопрос. С точки зрения полиции, ситуация сложилась идеальная.
У нас есть жертва в таком месте,  где ей можно  гарантировать безопасность
и прекрасно  следить за ней,  и есть убийца  на свободе.  Более  того, это
одержимый убийца,  его неизбежно вновь  потянет к вам.  И задолго до того,
как он сможет нанести удар, мы схватим его.  Схватим еще тогда,  когда  он
только начнет вынюхивать, как к вам подобраться.
   - А подобраться можно?
   - Нет. Абсолютно нет.  Любого из этих устройств у вас на двери  хватит,
чтобы  заставить  его  держаться подальше. Помимо этого,  мы проверяем всю
пищу  и  питье, которые к вам поступают.  Эти  меры предосторожности  даже
излишни, поскольку мы убеждены, что убийца хочет полностью уничтожить ваше
тело,  не  оставить  от  вас  даже следа. Отравление ему не подойдет. Ведь
тогда мы опять просто восстановим вас.  Но если не сумеем найти ни кусочка
вашего тела - тогда ваше оживление будет противозаконно.
   - А как насчет бомб?
   - Коридор  перед  вашей  квартирой  находится  под  наблюдением.  Чтобы
подорвать  вашу  дверь,  бомба  потребуется  немаленькая, а принести бомбу
такого размера в нужное место за то время,  что у него будет,  невозможно.
Успокойтесь,  Фокс.  Мы  обо  всем  позаботились.  Вы  в безопасности. 
   Она отсоединилась, и я связалась с Главным Компьютером.

   - ГК! - окликнула я его,  вызывая на связь. - Можешь рассказать, как вы
ловите убийц?
   - Вы  говорите  об убийцах  вообще  или о каком-то одном,  в котором вы
заинтересованы?
   - А как ты думаешь? Я не очень-то доверяю следователю.  Я хочу узнать у
тебя, что мне делать, чтобы спастись?
   - Вы не слишком многое можете сделать, - ответил ГК.  - Я, как Главный,
или управляющий,  Лунный Компьютер,  непосредственно  не занимаюсь арестом
преступников,  но  я  выполняю   диспетчерские  функции  по  отношению  ко
множеству  периферийных  машин.  Они используют сложные численные методы в
сочетании  с  обработкой  информации,  ежедневно  поступающей со всех моих
терминалов.  Среднестатистический  житель  Луны  обращается ко мне порядка
двенадцати раз в день, и многие из таких обращений  требуют предоставления
образца кожи для генетического анализа. Я сопоставляю  подобные  обращения
со  временем  и  местом,  где  и  когда  они  происходят, и могу построить
динамическую  модель  того,  что произошло, что вероятно могло произойти и
чего  произойти  не  могло  никак.  С помощью соответствующих периферийных
программ  я  способен   придать  этой  модели  высокую  степень  точности.
Например, на момент совершения вашего убийства я посчитал, что у девяноста
девяти  и  девяноста  трех  сотых  процента   всего  населения  Луны  была
минимальная  вероятность  причастности  к  нему.  Оставшиеся двести десять
тысяч  человек  могли  тем  или  иным  образом  приложить  руку  к  вашему
уничтожению.  И эти результаты я получил  всего лишь на основании данных о
том,  где  каждый человек  находился  в  данный момент времени. Дальнейший
анализ  таких  факторов,   как  возможный  мотив,  сократил  круг  главных
подозреваемых. Хотите, продолжу?
   - Нет, теперь я примерно поняла. С каждым последующим моим убийством ты
еще теснее сужал этот круг. И сколько подозреваемых осталось?
   - Вы   неверно   формулируете  вопрос.  Как  подразумевается  из  моего
первоначального  утверждения,  все  жители Луны  по-прежнему находятся под
подозрением.  Но  каждому из них  соответствует показатель вероятности, от
очень широкого круга лиц со значением показателя десять  в  минус двадцать
седьмой степени до двенадцати человек с тринадцатипроцентной вероятностью.
   Чем больше я думала об этом, тем меньше мне все это нравилось.
   - Но  ни  те,  ни  другие,  как  мне  кажется,  не  подпадают  под твое
определение главных подозреваемых.
   - Увы, так и есть. Я должен сказать, что это очень интригующий случай.
   - Рада, что ты так считаешь.
   Как и обычно, он не распознал сарказма:
   - Да...  Возможно,  мне придется переписать некоторые программы. Мы еще
никогда  не заходили  так далеко,  не имея  возможности предоставить Банку
Данных Верховного Суда достоверные на девяносто процентов сведения.
   - Так получается,  что Айседора кормит меня баснями,  да?  Ей не за что
уцепиться?
   - Не совсем так. У нее есть аналитический инструмент,  кривая,  которая
позволяет  утверждать,  что  преступник  с  наибольшей  вероятностью будет
пойман в течение года. 
   - Но ведь это ты и выдал ей такую вероятность?
   - Разумеется.
   - Так  какого  дьявола  она  сама-то  делает?  Послушай, скажу тебе без
обиняков, мне не нравится, что моя судьба в ее руках.  За следователей все
делаешь ты сам, а им остается только снимать сливки. Не так ли?
   - Закон  о  неприкосновенности  личной  жизни  запрещает  мне  выражать
какое-либо мнение о полезности, деятельности или уме сограждан-людей. Но я
могу  привести вам пример.  Доверили бы вы сочинение ваших симфоний одному
лишь компьютеру? Поставили бы вы свою подпись под произведением, полностью
генерированным мной?
   - Вижу, куда ты клонишь.
   - Вот именно.  Без  компьютера  вы  никогда  бы  не  учли  все факторы,
необходимые  для  создания  симфонии.  Но я симфоний не пишу.  Именно ваша
творческая искра превращает голые цифры в произведение искусства. К слову,
я уже говорил вашей предшественнице - но вы, конечно же,  этого не помните
- как мне ужасно понравился ваш  "Cнег с дождем".  Работать над ним вместе
с вами было огромным удовольствием.
   - Спасибо... хотелось бы и мне сказать то же самое!
   Я отключилась, чувствуя себя не лучше, чем до начала контакта.

   Упоминание   о  "Снеге  с дождем"  снова  заставило  меня  вскипеть  от
возмущения. Как я обворована! Как ограблена!  Лучше уж быть изнасилованной
стаей  шимпанзе,  чем  лишиться  воспоминаний...  Я  отыскала  видеозаписи
"Снега с дождем" - он был прекрасен,  даже великолепен,  и я могла заявить
это, не боясь обвинений в пристрастности. Ведь его написала не я.


   VII

   Моя  жизнь  сделалась  простой  и  незатейливой.  Я работала, иногда по
двенадцать-четырнадцать часов в сутки, ела, спала и снова работала. Дважды
в день я запускала голографические тренажеры  отработки навыков самозащиты
и занималась не меньше часа.  Конечно, все это было слишком теоретически и
умозрительно,  но польза у подобных тренировок  все же была.  Они помогали 
мне поддерживать форму и придавали уверенности в себе.
   Впервые в жизни я как следует разглядела, каким могло бы быть  мое тело
в  первозданном виде.  Я  родилась девочкой,  но  Канивэл  хотела  растить
мальчика и изменила мой пол, когда мне было всего два часа от роду. Это ее
желание  было  проявлением  одного  из  многочисленных противоречий в ней.
Поначалу они  страшно бесили меня,  но,  став постарше,  я  в конце концов
полюбила и их.  Я вот о чем:  стоило  ли терпеть боль и тяготы вынашивания
ребенка  в  собственном  теле  и естественных родов, под флагом нелюбви ко
всякого рода вмешательствам в природу человека - чтобы затем отказаться от
результата  лотереи,  подкинутого этой самой природой?  Я пришла к выводу,
что всему виной возраст. Сейчас  моей матери почти  двести лет,  а значит,
ее  детство  пришлось  на  эпоху,   когда   перемена  пола  еще  не  стала
обыденностью.  В те дни  -  мне никак не понять, почему - предпочтительнее
было  иметь  ребенка  мужского  пола.   Думаю,  она  так  до  конца  и  не
освободилась от этих предрассудков.
   Так или иначе,  но у меня было мальчишечье детство.  Когда я первый раз
меняла пол,  то  сама  выбрала  очертания  нового тела.  Теперь  я  жила в
клонированном теле возрастом шесть месяцев, которое отражало без искажений
все черты, заложенные у меня в генах - и была рада увидеть, что не слишком
погрешила против истины, когда рисовала себе первый женский облик.
   Я  была  невысокого роста,  с  небольшой  грудью  и  неярко  выраженной
фигурой,  но зато  симпатичным лицом.  Я  бы назвала  себя  даже милашкой.
Особенно  мне  нравился  нос.  Клон,  подвергнутый ускоренному взрослению,
выглядел лет на семнадцать;  возможно,  через  несколько лет естественного
развития нос утратит девическую вздернутость, но я надеялась, что этого не
случится. А если случится, я верну ему нынешнюю форму.
   Раз в неделю я записывала память. Это было единственным временем, когда
я реально видела людей. Канивэл, Линдер, Айседора и врач приходили  ко мне
и  ненадолго  задерживались  после  окончания  процедуры.  Признаюсь,  моя
уверенность в собственной безопасности окрепла, когда я увидела, как много
времени требовалось даже моим друзьям, чтобы попасть ко мне в квартиру. За
моей дверью словно бы выстроилась невидимая крепость. Чтобы лучше заманить
тебя в мою комнату, душегуб!

   Я работала  с ГК так,  как никогда до этого. Мы писали новые программы,
и на моем визоре развертывались четырехмерные модели,  каких мы никогда не
строили раньше. ГК знал место действия - им должен был стать парк "Канзас"
- а  я знала грозы.  Поскольку  на этот раз  у  меня  не было  возможности
прогуляться по сцене до начала представления,  я была вынуждена  полностью
положиться  на ГК  в  деле воссоздания  голографических картин  выбранного
участка парка.
   Ничто  не внушает  такого чувства богоподобия,  как управление погодой.
Даже  глядя  на  трехметровую  голографию,  я ощущала себя тридцати метров
ростом,  с молниями  в  волосах  и  в короне из мерцающего морозного инея.
Я прогуливалась по  осеннему Канзасу  - холмистой, однообразной коричневой
прерии,  не тронутой  ни краснокожими,  ни бледнолицыми.  Таким и выглядел
настоящий,  земной Канзас теперь,  под властью Пришельцев,  которые первым
делом смотали колючую проволоку,  засыпали все окопы и траншеи,  разобрали
города и железные дороги и снова поселили бизонов на их исконных землях.
   Передо мной встала вычислительная задача,  с которой я никогда ранее не
сталкивалась.  Я  собиралась использовать  бизонов в представлении, вместо
того чтобы убрать их с дороги. Мне был необходим грохот копыт обезумевшего
стада;   он  представлялся   неотделимой   частью   обстановки,  которую я
создавала. Как же обратить животных в паническое бегство таким образом,
чтобы они не затоптали друг друга?
   Руководство парка не разрешило бы даже поранить в ходе представления ни
одно  из принадлежащих им животных.  Я  и не собиралась  проливать бизонью
кровь;  у  меня желудок  подкатывал  к горлу  при  одной  мысли  об  этом.
Искусство - это одно,  а жизнь  -  совсем другое,  и  я никогда не совершу
убийства,  разве что при самозащите.  Но  в  Канзасском парке два миллиона
голов  бизонов,   а  я  собиралась  запустить  до  двадцати  пяти  смерчей
одновременно. Как отделить буйство стихии от буйства животных?
   Я придумала,  как,  благодаря ювелирной точности расчетов. У ГК нашлись
очень достоверные модели поведения бизонов. Этот дьявол ГК хранит все, что
только возможно, и не раз мне выпадал случай поблагодарить  его за это. Мы
смогли  разместить  стада  в  тщательно  выбранной точке  и пустить смерчи
плясать вокруг них.  Смерчи никогда  не удается контролировать полностью -
они капризны,  даже рукотворные  -  но  мы  могли  предположить  с твердой
девяностопроцентной  уверенностью,  что  они  не  вырвутся с отведенной им
территории.  Модель  стада,  которую  мы  выработали,   отвечала  истине с
точностью  до  двух знаков после запятой, а в качестве подстраховки против
непредвиденных обстоятельств мы установили несколько  групп световых бомб,
чтобы заставить стадо свернуть, если оно ринется в опасном направлении.
   Мы  проработали  бесконечную  череду  деталей.  Например:  куда  ударит
молния?  На плоской,  слегка  всхолмленной  равнине естественное скопление
электрических разрядов  может образоваться где угодно.  А нам  нужно  было
удостовериться,  что мы сможем вызвать его в нужном месте,  и  мы зарыли в
землю пять тысяч аккумуляторов, которые могли по сигналу  вызвать  вспышку
от неба до земли. И в нужном месте. Молниями, которые земли  не  касаются,
управлять сложнее. А уж о шаровых и говорить не стоит.  Но  мы обнаружили,
что  можем  довольно  сносно  направлять  их полет,  подавая напряжение по
скрытым  в  земле  проводам.  В  наших  планах  были  и степные пожары - и
следовало  договориться  со службами управления парка,  что в любом случае
должно делаться при зажжении контролируемых пожаров;  а еще  не подпустить
к линии огня бизонов;  кроме того,  убедиться,  что дым  не  полетит ни на
зрителей - и не испортит им удовольствие, ни на стадо - и не вызовет среди
животных панику...
   Но зрелище обещало быть грандиозным.


   VIII

   Пролетело шесть месяцев. Шесть месяцев! 177,18353 солнечных дней!
   Я наткнулась на эту цифру во время тягостных раздумий,  когда  собирала
всю информацию о расследовании, какую только могла найти. А расследование,
по словам Айседоры, продвигалось успешно.
   Но я-то лучше знала.  У ГК  свои недостатки,  но утаивание информации к
ним не относится.  Спросите его,  каковы данные, и он распечатает их вам в
три цвета на мелованной бумаге.
   Вот некоторые из этих данных: возможность поимки убийцы - девяносто три
процента  по первоначальной шкале.  Общее  количество  оставшихся наиболее
вероятных подозреваемых  -  девять.  Наивысшее  значение вероятности среди
этих  девяти -  три целых девять десятых процента.  И  это значение было у
Канивэл!  Другие восемь подозреваемых тоже были моими  близкими друзьями и
числились   в  списке   только  потому,  что  у  них  была  гипотетическая
возможность  совершить  все  три  убийства.   Даже  Айседора  не  решалась
рассуждать - во всяком случае, вслух и при мне -  о том,  какой мог быть у
каждого из них мотив и был ли он.
   Я поделилась этим с ГК.
   - Знаю, Фокс, знаю, - ответил он с высочайшей из  когда-либо  слышанных
мной точностью механического воспроизведения интонации отчаяния.
   - Это все, что ты можешь сказать?
   - Нет. Пока мы разговариваем, я прослеживаю другую вероятность: что вас
убил призрак.
   - Ты серьезно?
   - Да.  Термин  "призрак"  означает  всех,  кто  существует  вне закона.
Предполагаю,   что  на  Луне  без  официального   одобрения  правительства
проживает порядка двухсот подобных существ.  Это преступники,  казненные с
официальным аннулированием права на жизнь, незарегистрированные незаконные
дети  и,  по   некоторым   подозрениям,  искусственно  созданные  мутанты.
Последние - результат  запрещенных экспериментов над человеческими генами.
Условия,  что  приводят  к  появлению  всех  вышеназванных существ, трудно
долго держать в тайне, и каждый год я натыкаюсь на нескольких призраков.
   - И как ты с ними поступаешь?
   - У них нет права на жизнь. Я должен казнить их, как только найду.
   - И ты делаешь это? "Казнить" - это не просто выражение такое?
   - Вы правы.  Я уничтожаю их. Людям подобную работу делать противно. Мне
так и не удалось  найти никого  на  должность палача,  так что  приходится
справляться своими силами.
   То,  что  я  услышала,  не  укладывалось  в  голове.  Есть во мне такая
атавистическая  черта:  я не считаю,  что это хорошо  - полностью доверять
машинам управление обществом. Этим меня наградила мать - она несколько лет
полагала ниже своего достоинства разговаривать с ГК.
   - Выходит, ты думаешь, что за мной может охотиться кто-то из призраков.
Почему?
   - Для  осмысленного ответа  недостаточно данных.  "Почему?" всегда было
для меня трудным вопросом.  При работе  с  человеческой мотивацией  я могу
оперировать только введенными в меня параметрами,  и я подозреваю, что эти
параметры неполны. Меня постоянно подстерегают сюрпризы.
   - И слава богу, что так.
   Но  на этот раз мне хотелось бы,  чтобы  ГК  чуточку  лучше  разбирался
в поведении людей.
   
   Итак, за мной охотился призрак. Это не прибавило мне душевного покоя. Я
пыталась  представить,  как  подобное существо умудряется выживать в нашем
насквозь каталогизированном мире.  Это должна быть технократическая крыса,
умнее компьютеров,  способная  проникнуть в пробелы и разрывы интегральных
схем.  Где  же  эти  пробелы?  Я  не способна их обнаружить.  Стоит только
подумать  о  всех проверках подлинности и мерах предосторожности, которыми
мы окружены,  о добровольном  анализе генотипа,  которому  мы подвергаемся
каждый раз, собираясь потратить деньги,  сесть на поезд,  заключить сделку
или  пообщаться с компьютером...  Раньше,  по крайней мере  я так слышала,
людям приходилось ставить свою подпись по нескольку  раз на дню. Теперь мы
удостоверяем свою личность маленькими кусочками ороговевшей кожи с ладони.
Их чертовски трудно подделать.
   Но  как  поймаешь призрак?  Мне придется провести  в затворничестве всю
жизнь, если убийца действительно так сильно хочет моей смерти...


   IX

   Не в добрый час пришла я к этому выводу. Я как раз закончила "Торнадо",
и  в  качестве  отдыха заказала для просмотра съемки нескольких шоу других
авторов,  вышедших за время моего отсутствия  в  мире искусства.  Мне ни в
коем случае не следовало этого делать.
   Времена кричащей яркости прошли. Ее место заступила недооцененная ранее
утонченность.  Один из критических обзоров, которые я прочла, очень лестно
отзывался о моем "Снеге с дождем":
   "Этим произведением Фокс  перевернула страницу  кровопролития и грома в
истории энвайронментализма.  Ее  веско  произнесенное слово  подводит итог
всему,  что   может   быть   выражено  с  помощью  бескрайнего  величия  и
чрезвычайного  драматизма.  Будущее  климатических  шоу  -  за  тончайшими
переливами  заката,  еле  уловимым  дыханием  летнего  бриза.  Роль Фокс в
энвайронментализме  сродни  роли  Чайковского  в  музыке:  она - последний
великий  романтик,  творящий  на  широких холстах.  Только  время покажет,
сумеет ли она приспособиться к новым, более созерцательным стилям, которые
развиваются   в  произведениях  Януса,  Пайма  или  даже  в  некоторых  из
двусмысленных абстракций,  которые  представляет нашему вниманию Тайлебер.
Конечно,  никто  и  ничто не отнимет  у  "Снега с дождем"  его  безмерного
великолепия,  но  искусство  не  стоит  на  месте..."  И  так  далее, тому
подобное, спасибо, не за что.
   На   какой-то   ужасный   миг   меня  посетила  мысль,  что  я  создала
превосходного динозавра. Вероятность, что после воскрешения человеку так и
не удастся догнать время,  никто не отменял.  Передовые технологии,  мода,
границы,  вкусы  или  мораль  могут  превратить  лучших из нас в пережиток
прошлого не то что за два года - всего лишь за ночь. Неужели теперь, после
моего долгого сна,  все  любуются  исключительно  мягкой весенней погодой?
Неужели  прохладное  нежное дыхание летней ночи - единственное,  что нынче
чего-то стоит?
   Я в панике позвонила своему агенту, и он довольно быстро меня успокоил.
Как и обычно, предсказания критиков бежали впереди  общественного вкуса. Я
вовсе  не  уничижаю  критиков;  таково их предназначение,  если  вы  им  в
предназначении   не   отказываете  -  прокладывать  путь  на  неизведанную
территорию.   Они  должны  оставаться  на  острие  развития  революционных
художественных приемов, они должны разглядеть то, что все остальные увидят
только через несколько лет.  А тем временем публика  до сих пор потребляла
тот тип сверхэмоциональных зрелищ, на которых я всегда специализировалась.
Риск  быть  объявленной динозавром  для меня  по-прежнему оставался,  но я
обнаружила,   что   такая   перспектива  меня  не  беспокоит.  Я  вошла  в
художественные  круги  через  черный ход,  как  специалисты  по трехмерной
компьютерной графике  проникли в начале  двадцать первого века в Голливуд.
До того,  как мое имя открыли,  я была всего лишь  инженером климатических
установок и просто развлекалась.
   Это вовсе не значит,  что  я  не воспринимаю  свое  творчество всерьез.
Я тружусь по-настоящему,  и вдохновение смешивается с пОтом в классических
эдисоновых  пропорциях.  Но я  не слишком серьезно  отношусь  к  критикам,
особенно тогда,  когда  они  не  озвучивают  общественное  мнение. То, что
музыка  Бетховена  не  похожа  на  современные популярные мотивы, вовсе не
означает, что она ничего не стоит.
   Я   поймала   себя   на   том,   что   размышляю   о   временах,  когда
энвайронментализм еще не был так популярен.  Мы тогда могли позволить себе
беззаботность. Мы засиживались заполночь  за разговорами о том,  что бы мы
сделали,  будь  у нас  достаточно  широкая  площадка  для  экспериментов с
погодой.  Мы  месяцами  писали  начерно  программы  для  создания  некоего
явления,  которое гордо называли: "Тайфун!"  Это была буря в стакане воды,
но диаметр стакана представлялся равным пяти сотням километров.  Подобного
стакана  до  сих  пор  не  существует,  но,  когда  его построят, найдутся
безумцы, которые устроят в нем свое представление.  Возможно,  это буду я.
Старые добрые времена бессмертны, знаете ли...
   Итак, мой агент заключил сделку с руководством парка "Канзас". Владелец
парка знал, что я работала над неким произведением для показа в "Канзасе",
хоть я и не говорила с ним об этом.  Условия  были  выгодными.  Мой  агент
представил владельцу парка сведения о доходах от проката "Снега с дождем",
на  который  до  сих  пор  каждый  год  ломятся зрители.  Я получала ровно
половину денежного сбора,  а стоимость сборки необходимого  оборудования и
затраченное  машинное время  оплачивались  мной и парком пополам.  Я могла
рассчитывать примерно на пять миллионов лунных марок прибыли.

   И  меня  снова  ограбили.  На  этот  раз  не  убили,  но  лишили  шанса
отправиться  в  Канзас  и  проследить  за установкой оборудования. Я не на
шутку  схлестнулась  с  Айседорой  и  вырвалась бы из квартиры самовольно,
вооруженная всего лишь перочинным ножиком,  если бы Канивэл  не примчалась
умолять   меня   остыть.    И  я  снова   отступила,   осталась   дома   и
удовольствовалась  передачей  голографического изображения.  Меня охватили
сомнения  в  собственной  состоятельности.  Ведь  на  этот раз мне не дали
пройтись по лужайкам Канзаса босиком.  Я не наносила туда реального визита
вот уже три года.  Обычно  я задолго  до задумывания какого-нибудь проекта
провожу  неделю-две  в  выбранном парке  -  просто разгуливаю там нагишом,
впитываю ощущения всей кожей, носом и теми чувствами,  у которых  даже нет
собственного названия.
   ГК  потребовалось  три часа  вежливых споров,  чтобы лишний раз убедить
меня,  что  написанные  нами  модели  точны вплоть до седьмого знака после
запятой.  Что   они  идеальны.  Что  действие,   воспроизводимое   в   них
компьютером,  будет абсолютно идентично настоящему  действию в Канзасе. ГК
заявил даже,  что  я  смогу  неплохо зарабатывать,  просто  одалживая наши
программы другим художникам.


   X

   День премьеры  "Торнадо" застал меня по-прежнему в моей квартире.  Но я
направлялась к выходу.
   Я достаточно мала ростом,  чтобы исхитриться протиснуться в дверь, даже
невзирая на то,  что Канивэл, Айседора, Линдер и мой агент хватали меня за
локти. 
   Я не собиралась смотреть свое шоу в стакане воды.

   Я  приехала  заранее,  в сопровождении  стихийно образовавшегося отряда
телохранителей.  Небо  было  под стать моему настроению - серое, затянутое
облаками  и слегка пугающее. Оно нависало над нами, и я все больше ощущала
себя  жертвенным  ягненком,  восходящим  на  некий  алтарь.  Но  это  была
прекрасная сцена для смерти.
   Парк  "Канзас"  -  один  из  самых  новых  и  больших.  Это  гигантская
цилиндрическая пустота на глубине двадцати километров под кратером Клавий,
диаметром  двести пятьдесят километров  и  высотой  пять километров.  Обод
цилиндра   искусно   замаскирован   под   голубое   небо.   На  расстоянии
полукилометра от обода иллюзия распадается;  но  с  другого  расстояния он
незаметен,  и вполне можно  представить себя на  старушке Земле.  Кривизна
поверхности  тоже  сделана под земную,  и горизонт ужасающе далеко. Только
сила тяжести остается лунной.
   Канзас   был   построен   после   того,  как  большинство  впечатляющих
возможностей  как на Луне,  так  и на других  планетах было исчерпано. Уже
существовали Кения - под Морем Москвы, Гималаи -  тоже на обратной стороне
Луны,   Амазонка  под  старым   кратером   Тихо,   Пенсильвания,   Сахара,
Тихоокеанский, Меконг, Трансильвания.  Последний раз,  когда я принималась
за подсчеты, существовало тридцать климатических парков  под  поверхностью
заселенных планет Солнечной системы и их спутников.
   В  топографическом плане  Канзас,  спору нет,  самый  неинтересный.  Он
плоский,  почти  монотонный.  Но  он  идеально  подходил  для того,  что я
собиралась сделать. В самом деле, какой же художник выберет  для рисования
холст, на котором уже написана картина?  Впрочем,  такой художник есть,  и
это  я.  Но  для  того умонастроения,  в каком я находилась,  когда писала
"Торнадо",   нужны  были  застывшая  твердь  широко  распахнутого  неба  и
желто-коричневые округлые бока холмов.  Это было место, из которого Дороти
отправилась в страну Оз. Место, где родился черный вихрь.
   Меня  горячо  приветствовали   Пайм  и  Янус.  Старые  друзья  приехали
посмотреть, что сотворил великий мастер. Или я просто льстила себе и более
вероятно было, что они приехали поглазеть,  как старушка  поставит  себя в
глупое  положение.   Очень  немногие  другие  приглашенные  были  допущены
приблизиться ко мне. Щит из крепких плеч, смыкавшийся вокруг меня, работал
весьма  эффективно.  Но когда представление началось,  я пожалела,  что он
есть.  Мне  захотелось  сделаться  повыше,  но  тут же я подумала, что это
превратило бы меня в хорошую мишень.
   Смотровая  площадка  представляла  собой  небольшое возвышение радиусом
примерно в километр.  Оно  было  описано в программе так, чтобы ни один из
ужасающих  погодных  эффектов  не вторгся сюда и не унес нас всех в страну
Оз. Но быть зрителем климатического шоу - нелегкое испытание.  Большинство
приглашенных  предусмотрительно  облачились  в  прозрачные  полиэтиленовые
плащи,  непромокаемые  пальто  и  сапоги.  Я  собиралась  столкнуть  в лоб
несколько  очень  холодных  и  теплых  воздушных масс, чтобы представление
удалось, и некоторые из этих масс неизбежно  пронесутся над нами.  Горстка
храбрецов явилась на шоу  в  боевой раскраске  коренных североамериканцев,
в перьях и мокасинах.
   Энвайронменталистский   хэпенинг    не   предваряется   увертюрой,  как
музыкальная  симфония.   Когда  вы  приходите,   он   уже  идет,  и  будет
продолжаться после вашего ухода.  Погода  в парке - результат  непрерывной
работы  климатических  установок,  а  мы  всего  лишь  на  несколько часов
изменяем  эту  работу  согласно  нашим  замыслам.   Наблюдателю  вовсе  не
обязательно смотреть все от начала до конца.
   Да  это было бы и невозможно,  поскольку  изменения происходят повсюду,
над вами и вокруг вас.  Соблюдения  тишины  от  зрителей не требуют.  Люди
беседуют,  прохаживаются,  устраивают пикники  - старинный сигнал к началу
дождя,  и  большую часть  времени сами  себя развлекают.  Вы воспринимаете
симфонию  всеми  пятью  чувствами  и  еще  несколькими,  о которых вы и не
подозреваете.  Большинство людей  не  задумываются  о  действии гигантской
области  низкого  давления,  проносящейся  над  ними,  но чувствуют ее все
одинаково.  Влажность  влияет  на настроение, обмен веществ и гормональный
фон.  Все  эти  вещи  важны  для  создания  общего  впечатления,  и  я  не
пренебрегаю ни одной из них. 
   Тем не менее, у "Торнадо" ярко выраженное начало есть. По крайней мере,
для зрителей.  Симфония  начинается  со  вспышки  мощной  молнии.  Я долго
работала  над  ней  и  превратила  ее  в настоящий удар по нервам. Сначала
медленно  выстраиваются  грозовые фронты, угрожающе рокочет гром, вихрится
воздух,  затем волоски на вашей коже электризуются и начинают еле заметно,
почти  неощутимо  покалывать.  И  внезапно  ударяет  та  самая молния. Она
рассекает   небо   в   семнадцати  местах,  опоясывая  смотровую  площадку
ослепительным кругом,  не далее чем в полукилометре от зрителей. Правильно
это  явление называется  "цепочка разрядов", поскольку после первого удара
молния  продолжает  сверкать еще целых семь секунд.  И форма  ее  задумана
такой, чтобы у вас волосы встали дыбом.
   Молния  произвела  желаемый эффект.  Нас окружила корона из  трепещущих
раскаленных  змей.  Они свивались в кольцо и танцевали со звуком, который,
должно быть,  прогремит в час Армагеддона.  Я сама перепугалась до смерти,
но так было и надо.
   Охи и ахи среди зрителей стихли нескоро.  На несколько секунд  по  моей
воле  их  коснулось  дыхание  абсолютного,  неприкрытого  ужаса.  Подобные
переживания - редкость  и  большая  ценность  для  охочих  до сенсаций, от
рождения замкнутых  обитателей туннелей.  Жителям  Луны  особо  не  о  чем
кричать на весь свет, они растут в глубоких норах и коридорах и всю жизнь,
кто больше, кто меньше, дрожат от страха перед лунной поверхностью. Потому
и  появились  климатические парки,  что  людям хотелось видеть бесконечные
перспективы, но не выходить ради этого в безвоздушное пространство.
   А  для  меня  гром  так  и  не  умолк  с затиханием последнего раската.
Он незаметно слился с бурей аплодисментов,  и они были мне дороже,  чем те
миллионы, что я заработаю своей грозой.
   Что же до остального представления...
   Что  я  могу  сказать?  Сказано  давно  и не мной, что нет ничего более
нудного, чем описание погоды. Я этому верю, даже если описывать выдающиеся
погодные явления. Погода - это нечто, что надо чувствовать, поэтому записи
и   фильмы  моих  работ  так  плохо  продаются.  Там  нужно  по-настоящему
присутствовать, чувствовать, как ветер здесь и сейчас бьет вам в лицо, как
давит  гнетущая  сила  смерча,  когда  он  проносится  над головой, словно
червеобразный  поезд-товарняк.   Я  могла  бы  описать,  где  образовались
облачные  воронки  и  куда  они  отправились из точки рождения, где выпали
мокрый  снег и град,  где промчалось стадо бизонов,  но от этого никому не
было бы проку. Хотите увидеть все своими глазами - поезжайте  в Канзас. По
последним данным, "Торнадо" до сих пор идет там два-три раза в год.

   Помню,  как  я стояла посреди людского моря.  К востоку от меня вдалеке
горела земля.  Дым  поднимался  черными клубами  с вершин холмов, стелился
темно-серой  завесой  над  впадинами,  затопляемыми  быстро  поднимавшейся
водой. На севере гигантский вихрь подхватил, словно нитку жемчуга, цепочку
шаровых молний и затянул в центр, в воронку разреженного воздуха. Над моей
головой  свивались  в  смертельном  танце  два смерча.  Они кружились один
вокруг другого,  точно  зловещие  серые хищники, оценивая силы друг друга.
Они делали ложные выпады,  расходились,  плавно скользили  и легко неслись
по кругу,  словно  телескопические  нефтяные трубы.  Это  было  красиво  и
смертельно опасно.  И я никогда  не видела этого прежде.  В мою  программу
кто-то вмешался.
   Когда  это  дошло  до  меня  и  пригвоздило  к  земле  ужасом осознания
возможных катастрофических последствий,  ветряные змеи слились в последнем
объятии. Их встречное вращение уравновесилось, и они исчезли. Ни малейшего
порыва ветра не долетело до меня с поля этой титанической битвы.


   XI

   Я бежала сквозь ветер,  дувший со скоростью семьдесят километров в час,
сквозь  хлещущую  стену  дождя.  На  мне были  крепкие мокасины  и длинная
куртка с капюшоном, а в руке я сжимала прихваченный из дома нож.
   Была ли это ловушка,  установленная  специалистом  по  Фокс?  Играла ли
я ему на руку?
   Мне было все равно.  Мне нужно было отыскать его и схватиться с ним раз
и навсегда. 
   Избавиться от "защитников" мне было просто.  Зрелище  захватило  их так
же,  как  и  всех  остальных,  мне  нужно  было просто дождаться, пока они
одновременно посмотрят в сторону, и слиться с толпой.  Я выбрала невысокую
женщину  в  одежде  коренной  американки  и  предложила ей тысячу марок за
мокасины. Она узнала меня - мое новое лицо было отпечатано  на программках
- и подарила  мокасины  просто  так.  Потом  я протолкалась к краю толпы и
пронеслась стрелой мимо телохранителей.  Они  не  придали  этому  большого
значения, поскольку смотровая площадка была  окружена силовым полем. Когда
я беспрепятственно пробежала сквозь него, возможно,  они и удивились, но я
не оглянулась посмотреть. Кроме меня,  всего два человека в Канзасе носили
на запястье устройство-отмычку, так что я не боялась погони.
   Все  это  я  совершила  бессознательно.  Быть  может,  некая часть меня
проанализировала  все  возможности  и  спланировала  побег,  но  я  просто
осуществила  готовый  план. Я единственная в Канзасе знала, где должен был
находиться тот,  кто сотворил  лишний  смерч, вступивший в битву с моим. Я
направлялась к одному из ветрогенераторов на восточной окраине.
   Я  продиралась  сквозь  непогоду  даже  более  неистовую,  чем могла бы
разразиться в настоящем Канзасе. Это была концентрированная ярость, больше
ветра, дождя и разрушений,  чем обычно происходит  в Канзасе за целый год.
И вся эта свистопляска бушевала вокруг меня.
   Но  мне  ничто не угрожало,  если  только  убийца  не  прятал  в рукаве
какие-нибудь козыри. Я знала,  где и в какое время должны  были находиться
смерчи. Я увертывалась от них, пропускала и пережидала, зная каждый пируэт
и каждую шалость,  которые они позволяли себе в своем,  с виду  хаотичном,
движении. Вдалеке слева от меня топталось стадо бизонов, отдыхая от первой
безумной скачки мимо зрителей. Через час они помчатся обратно, но пока что
я могла забыть о них. 
   Смерч настиг меня,  высоко подпрыгнул в воздух, обдал запахом вырванной
с корнем  полыни и дерна.  Я  сверила  его  прыжок  с  мысленной  картиной
и вовремя нырнула в овражек.  Смерч перескочил через меня и унесся обратно
в облака. Я побежала дальше.

   Тренировки  с  голографией  в  квартире принесли свои плоды. Моему телу
было  всего  шесть  месяцев,  и  оно  находилось  в  великолепной форме. Я
отдыхала,  переходя  с  бега  на  быстрый шаг,  и  через  несколько  минут
опять  пускалась во всю прыть.  Я пробежала десять километров,  прежде чем
гроза начала утихать.  Где-то  далеко позади  зрители  должны  были начать
расходиться.   Критики,   наверное,   уже  подбирали  хлесткие  фразы  или
упражнялись в безудержной лести;  я не представляла,  как они смогут найти
золотую  середину между этими крайностями, чтобы описать мое произведение.
Канзас  медленно освобождался из плена разбушевавшихся машин.  Впереди был
мой убийца. Я найду его!
   Нельзя  было  сказать,  что  я  не  подготовилась  к  встрече. Айседора
уступила  моим  уговорам и разрешила имплантировать в мое тело управляемую
компьютером бомбу, чтобы уничтожить убийцу - и меня вместе с ним - если он
на  меня  набросится.  Эта  бомба задумывалась как психологическое оружие,
такое, о котором думаешь с надеждой,  что пускать  его  в ход не придется,
поскольку оно должно слишком устрашить врага, чтобы тот решился опробовать
его. Если у меня будет время, я предупрежу убийцу о бомбе - надеюсь, он не
настолько безумен, чтобы уничтожить нас обоих.  Если  он  это сделает,  мы
одолеем его, хотя для меня это будет малоутешительно. Но, по крайней мере,
пятая Фокс будет последней.  Айседора пообещала, что и от убийцы останется
достаточно, чтобы привлечь его к суду.


   XII

   Когда я добежала до кривого овражка, последнего перед стеной, выглянуло 
солнце. Овражек был кривым потому, что находился в одном из тех мест, куда
не допускались туристы.  Местность  производила впечатление задника сцены.
Земля была расплющена  в одном направлении,  холмы  передо мной были всего
лишь  раскрашенным  барельефом.   На  это  место  предполагалось  смотреть
издалека.
   И на фоне гигантской настенной росписи стоял мужчина.
   Он  был  обнажен  и  покрыт  глубоко   въевшейся  грязью.  Он  смотрел,
как  я спускаюсь по пологому склону и замираю в ожидании.  Я  остановилась
где-то  в двухстах метрах от него, вынула нож и занесла руку для удара.  Я
ждала, пока он подойдет.
   Он медленно,  с трудом  спустился по потайной лестнице, тяжело припадая
на левую ногу. Насколько я могла видеть, он был безоружен.
   Чем ближе он подходил,  тем ужаснее было на него смотреть. Он побывал в
жестокой  драке.  Его  левую  ногу,  грудь, правую руку рассекали длинные,
сморщенные,  плохо  зажившие  шрамы.  У  него  был всего один глаз, левый;
вместо правого  краснела  воспаленная глазница.  Еще один шрам тянулся ото
лба  до  самой  шеи.  Это  было  отвратительное  зрелище.  Я  вспомнила  о
предположении ГК, что мой убийца мог быть призраком,  живущим на задворках
нашей цивилизации. У подобных людей не было доступа  к медицинской помощи,
как бы остро они в ней ни нуждались.
   - Думаю, ты должен знать, - произнесла я с легкой дрожью в голосе. - Во
мне бомба.  Она достаточно мощная, чтобы разорвать нас обоих в клочки. Она
сдетонирует, если я буду убита. Так что не пытайся схитрить.
   - Не  буду,  -  ответил  он.  -  Я  догадывался,  что  на  этот  раз ты
позаботишься  о  надежной защите,  но  теперь  это не имеет значения. Я не
сделаю тебе ничего плохого.
   - Ты говорил это и трем другим? - усмехнулась я, пригибаясь все ниже по
мере его приближения.  Я чувствовала, что преимущество на моей стороне, но
мои предшественницы могли думать так же.
   - Нет, я никогда этого не говорил. Ты не обязана мне верить.
   Он остановился  в  двадцати метрах от меня,  руки по швам.  Он выглядел
довольно беспомощно,  но мог припрятать оружие где-нибудь в грязи.  У него
могло быть все, что угодно. Мне пришлось бороться с собой,  чтобы прогнать
ощущение хозяйки положения.
   И тут же  мне  пришлось  вступить в схватку  кое с чем еще.  Я покрепче
сжала нож,  увидев,  как поверх его изуродованного лица медленно проступил
другой образ. Это был мысленный образ, созданный моим "шестым чувством".
   Никто не знает, существует ли это чувство на самом деле. Думаю, что да,
потому  что у меня  оно работает.  Оно  может проявиться,  например,  если
встретишь знакомого,  который  сильно  изменил  свою внешность - пол, вес,
рост,  цвет  кожи  или  все  это  вместе взятое - и все равно его узнаешь.
Некоторые  говорят,  что  это чувство  - новая  ступень эволюции.  Но я не
думаю,  что  эволюция идет  таким путем.  Тем не менее,  я шестым чувством
пользоваться могу.  И оно подсказало мне,  кто  этот  высокий искалеченный
незнакомец. 
   Это была я.

   Я рывком стряхнула наваждение и насторожилась, гадая, не пользовался ли
он потрясением узнавания,  чтобы одолеть  мои прежние воплощения.  Со мной
этот номер не пройдет. Ничто не сработает. Я убью его, кем бы он ни был.
   - Ты знаешь меня, - произнес он. Это было утверждение, не вопрос.
   - Да.  И ты пугаешь меня до смерти.  Я знала,  что  тебе многое обо мне
известно, но не подозревала, что настолько многое.
   Он невесело рассмеялся:
   - Да. Я знаю тебя изнутри.
   И в наступившей тишине я услышала, как он заплакал.  Я удивилась, но не
двинулась  с  места.  Я  до сих пор была комком нервов и подозревала его в
девяноста тысячах коварных уловок. Пусть поплачет.
   Он  медленно  опустился  на колени,  не  переставая  рыдать  бесцветным
монотонным голосом,  о котором часто приходится читать,  но редко слышать.
Он уперся руками в землю и стал неуклюже сгибаться,  пока не подставил мне
спину. Он склонился до земли, касаясь ее головой, раскинул в стороны руки,
поджал под себя ноги. Это была самая открытая и беспомощная поза,  которую
только можно было представить,  и я знала,  что это неспроста. Но зачем он
принял ее, я понять не могла.
   - Я думал, со всем этим покончено,  - всхлипнул он и вытер нос  тыльной
стороной ладони.  - Прости,  я полагал, что у меня больше достоинства. Но,
видимо, я сделан из менее прочного материала,  чем мне казалось.  Я думал,
это  будет  легче. - Он  помолчал,  потом  хрипло закашлялся. - Ну, давай!
Покончи с этим...
   - Э?.. - ошеломленно выдавила я.
   - Убей меня. Ты ведь за этим пришла. И мне станет легче...
Я не торопилась. Целую минуту я стояла неподвижно,  обдумывая неразрешимую
загадку со всех сторон. Где таился подвох? Этот парень умен,  но все же он
не бог.  Он не мог ни призвать на мою голову молнию,  ни  приказать  земле
поглотить меня, ни обезоружить меня своей хромой ногой, ни наслать на меня
наваждение, чтобы я заколола себя  собственной рукой.  Даже если бы он мог
что-нибудь мне сделать, он и сам бы тут же умер.
   Я  осторожно  приблизилась,  ловя  малейшее  его  движение.  Но  он  не
шевелился.  Я  встала  над  ним,  оглядела  его  ступни,  раскинутые руки,
беззащитную  спину.  И  занесла  нож.  У  меня  немного  дрожали руки,  но
решимость еще не оставила меня. Я не упущу свой шанс!  И лезвие скользнуло
вниз.
   Кончик  ножа  вошел  в  его тело,  вонзился  почти на  три сантиметра в
лопаточную мышцу. Он втянул воздух ртом. Ручеек крови змейкой  побежал  по
его спине  вдоль  шишечек позвонков.  Но он не пошевелился,  не  попытался
встать. Не закричал, прося пощады. Он просто стоял передо мной на коленях,
бледнел и покрывался мурашками.
   Мне   следовало   ударить  сильнее.  Я  вытащила  нож,  и  кровотечение
усилилось. А он по-прежнему ждал.
   Это  было  уже  слишком.  Жажда  мщения  растаяла у меня во рту, нижняя
челюсть онемела от приближения рвоты.
   Я не сумасшедшая.  Даже  тогда  мне подумалось,  что это все-таки некий
изощренный трюк,  что он  может  знать меня достаточно хорошо,  чтобы быть
уверенным:  я  не  смогу  прикончить  его.   Возможно,  он  страдал  неким
психическим расстройством,  из-за  чего и получал удовольствие от подобных
немыслимых игр - сначала позволить жертве подвергнуть его жизнь опасности,
а потом умыться ее - моей! - кровью.
   Но он был мной. Это было все, до чего я додумалась. Он был мной, жившей
совсем иной жизнью,  которая  делалась  труднее  и  жесточе с каждым днем,
отдаляла его с каждым часом от того,  что я знала как свою личность и свой
предел прочности. И я пыталась раз за разом представить, как делаю то, что
сейчас делал он,  и при этом замышляю убийство.  Но у меня так ничего и не
получилось.
   И если бы я могла пасть так низко, то я бы лучше перестала жить.


   - Эй,  вставай,  - окликнула я и обошла его кругом.  Он не ответил, и я
легонько ткнула его ногой.  Он посмотрел вверх и увидел,  что я протягиваю
ему нож рукояткой вперед.
   - Если  ты  все-таки  что-то  замышляешь,  - продолжила  я, - мне лучше
узнать об этом сейчас.
   Он поднялся. Его единственный глаз покраснел и наполнился слезами, но в
нем  не  было  радости.  Он  взял  нож,  не  глядя  на  меня,  и  застыл в
неподвижности. У меня защемило в животе. И вдруг он повернул нож лезвием к
себе и нахмурил брови, словно собираясь с духом. Я внезапно поняла, что он
собирается сделать, и бросилась к нему. Я еле успела вцепиться ему в руку,
он не попал ножом себе в живот и выронил оружие.  Он был  намного  сильнее
меня. Я потеряла равновесие, но не выпустила его. Он принялся отбиваться -
не защищая свою жизнь, а упорствуя в желании покончить с собой!  Я ударила
его кулаком снизу в челюсть, и он обмяк.


   XIII

   Спустилась ночь. Я выбросила нож и развела костер. Вы знаете, что сухой
бизоний навоз хорошо горит?  Я не верила в это,  пока сама  не попробовала
его поджечь.
   Я перевязала  своему  убийце рану полосой из своей рубашки, накинула на
него куртку, чтобы не замерз, и уселась голой спиной к огню. Ветра не было
- и хорошо, потому что на равнинах он бывает по ночам очень холодным.
   Мужчина очнулся, осторожно потрогал челюсть и покорно взглянул на меня.
Он  не поблагодарил меня  за  спасение от самого себя.  Думаю,  люди редко
благодарят за это.  Они считают,  будто знают,  что делают,  и собственные
доводы всегда кажутся им самыми логичными.
   - Ты  не понимаешь...  - простонал  он.  - Ты просто оттягиваешь конец!
Мне придется умереть, мне здесь не место...
   - Сделай так, чтобы я поняла, - попросила я.

   Он  не  хотел  рассказывать,  но заняться было нечем, а уснуть не давал
холод,  так  что  в  конце концов  ему пришлось  заговорить.  Он то и дело
замолкал, шумно дыша от гнева.
   Все началось с ограбления банка  два с половиной года назад. Провернули
его очень хитрые грабители.  Они  применили новый способ, который заставил
меня вспомнить слова Айседоры о том,  что полицейским методам  не угнаться
за возможностями преступников.
   Разрушение кубиков было  всего лишь отвлекающим маневром.  Не волновали
грабителей и деньги,  которые  они  прихватили  просто для вида.  Они были
гениями жульничества.
   Все  остальные  кубики  они  уничтожили,  чтобы  скрыть  похищение двух
конкретных. Таким образом  они  заставили  полицию думать  о  преступлении
в порыве страсти, об убийстве, а не о краже ради выгоды.  Это был  сложный
двойной   обманный   выпад,   поскольку   грабители   стремились   создать
впечатление,  будто  бы  деньги  были  украдены  в  попытке  замаскировать
убийство.
   Мой убийца - мы оба согласились,  что он не должен называть  себя Фокс,
так что мы остановились  на имени,  которое  он себе придумал сам: Рэт*, -
не знал деталей преступного замысла,  но в  планы злоумышленников  входило
похищение кубиков  двух  богатейших  жителей Луны.  Преступники  взяли эти
кубики и вырастили клонов. Когда клону вживляется память,  он пробуждается
в подстроенных обстоятельствах,  в  которые его  убеждают поверить,  как в
реальность.  Это срабатывает;  свежевоплощенные  люди  доверчивы  и  легко
позволяют управлять собой.  Рэт  не знал точно,  с  какой именно целью его
обманули.  При пробуждении  ему сказали,  что прошло пятнадцать тысяч лет,
что Пришельцы покинули Землю  и принялись крушить Солнечную систему, чтобы
истребить человеческий род. Потребовалось три месяца, чтобы злоумышленники
убедились,  что он  -  точнее,  она,  потому  что  Рэт  пробудился в теле,
скопированном с того, в котором жила я - вовсе не  искомый миллиардер. Что
она  даже  не миллионерша,  а просто  начинающая художница.  Воры ошиблись
кубиком.
   Они  выбросили  Рэт.  Просто  выкинули  вон.  Открыли  дверь  и  пинком
отправили  ее  в  то,  что  она  считала  концом  цивилизации.  Вскоре она
обнаружила,  что  прошло  не  пятнадцать тысяч,  а  всего  двенадцать лет,
поскольку ее память хранилась в украденном кубике,  который я записала как
раз примерно двенадцать лет назад.
   Не  спрашивайте  меня,  как  грабители  допустили  ошибку.  Все  кубики
выглядят одинаково; их и на самом деле  невозможно отличить  друг от друга
ни одним из известных науке способов проверки,  кроме  как  заложить кубик
в клон и спросить у получившегося человека,  кто он или она.  Из-за  этого
у банков,  которым  мы  доверяем  свою память,  система регистрации единиц
хранения организована с повышенной надежностью,  чтобы избежать неприятных
инцидентов наподобие того,  что  случился  с  Рэт.  Единственно  возможным
объяснением  может  быть  то,   что,   несмотря  на  всю  свою хитрость  и
изворотливость,  воры  элементарно  сбились  со счета:  наметили для кражи
вторую ячейку в столбце А, но на самом деле взяли кубик из  третьей ячейки
в столбце Б.
   Я засомневалась,  что  грабителям  удалось бы при жизни воспользоваться
похищенными деньгами. И сказала об этом Рэту.
   - Вряд  ли  в  их  изуверские  планы входили деньги, - ответил он. - По
крайней  мере,  не  те  деньги,  что они прихватили с собой. Скорее всего,
кражу  они  совершили,  чтобы  завладеть  информацией,  хранящейся в мозгу
миллиардеров. Богачи часто блокируют свое сознание против  выдачи тайн под
пытками,  но не могут изобрести никакой защиты от  добровольного раскрытия
секретов.  Вот  для  чего  и  понадобилась  эта  ложь  о Пришельцах: чтобы
пробужденные поверили, будто информация о банковских счетах уже бесполезна
- или,   быть  может,   что   их  деньги   необходимы  для  спасения  рода
человеческого.
   - Что-то мне не внушают доверия подобные заумные схемы, - произнесла я.
   - И  мне  тоже.  
Мы  рассмеялись,  поняв,  что он сказал.  Разумеется, он думал так же, как 
и я.
   - Но  меня  им  облапошить  удалось,  - продолжил он.  - Когда они меня
выбросили, я внутренне готов был к тому,  чтобы столкнуться с  Пришельцами
лицом к лицу. Я был в шоке, когда узнал, что мир почти не изменился.
   - Почти, - тихо сказала я. Я начала сочувствовать ему.
   - Вот именно. 
   С лица его  сползла  нечаянно забытая полуулыбка, и я пожалела об этом.
   Как бы я поступила в подобной ситуации?  Право,  не стоит и спрашивать.
Надо думать, я поступила бы в точности как Рэт.  Ее вышвырнули, как мусор,
и  она  быстро  увидела,  что  для  общества  она  не нужнее  того  самого
пресловутого  мусора.  Если  бы  ее  обнаружили,  то  уничтожили  бы,  как
уничтожают отходы. Грабителям она была настолько безразлична, что они даже
не побеспокоились прикончить ее. Если бы ее схватила полиция, она могла бы
рассказать кое-что - но, раз грабители этого не испугались,  то она пришла
к выводу,  что  ей не  сказали ничего,  что могло бы быть полезно полиции.
Даже если бы ей удалось  помочь схватить и осудить преступников,  потом ее
все равно бы уничтожили. Она была вне закона.
   Она  рискнула  снять  с  моего  счета  немного денег.  Теперь я об этом
вспомнила.  Сумма была совсем небольшой, и я,  когда обнаружила ее снятие,
просто  списала это на собственную забывчивость,  ведь  генетический  код,
посланный в банк для подтверждения запроса, совпадал с моим.  А снято было
слишком мало, чтобы что-либо заподозрить.  И  мне не  первый раз случалось
забывать, что я снимала деньги со счета.  Конечно же,  Рэт  об этом знала.
Заполучив  деньги,  она  оплатила  тайную  операцию  по  перемене  пола. И
пациент, и врачи  могут попасться,  но это был риск,  на который,  как Рэт
считала, пойти следовало. Разумеется, это не самая  безопасная вещь в мире
- заключать  сделку с людьми,  которые знают,  что ты  вскоре  окажешься в
полной их власти, без сознания на операционном столе. Но Рэт подумала, что
превращение  в  мужчину  поможет  ей  сбить  полицию  со следа,  если о ее
существовании  вдруг станет известно.  Айседора  как-то  говорила мне, что
стремление  преступника  сразу  после  содеянного  сменить  пол выдает его
неопытность.

   Ясно, как день, что Рэт был в бегах. Если бы его обнаружили и схватили,
то приговорили бы к смерти.  Это жестоко,  но  в законе о населении лазеек
нет.  Если бы они были,  то меньше чем за век мы бы совершенно запутались.
Суды  потеряли  бы  всякий  смысл,   и  только  лишь  простое  слушание  и
генетическая  экспертиза  позволили  бы определить,  кто  из нас настоящая
Фокс.
   - Сказать  не  могу,  как  мне было горько,  - пожаловался Рэт. - Наука
выживания давалась медленно и тяжело.  В одних случаях не так тяжело,  как
ты можешь подумать,  но  зато  в других -  намного труднее,  чем ты можешь
представить. Я мог свободно расхаживать по коридорам,  при условии, что не
делал ничего,  для  чего  требовался анализ ДНК.  То есть, я ничего не мог
купить,  никуда не мог поехать,  не мог устроиться на работу. Но воздух не
стоит  денег,  если  ты  не  зарегистрирован  в  налоговых  органах,  вода
бесплатна,  а пищу можно добыть в парках. Мне этого хватало. Прикосновение
моей  ладони  отпирало  во  всех  парках все двери, закрытые для туристов.
Наследие моего художественного прошлого... 
   Я явственно  расслышала  горечь в его голосе.
   Но  разве  у него  не  было причин горевать? Его ведь тоже обокрали. Он
уснул таким, какой была я двенадцать лет назад  - начинающей перспективной
художницей,   восхищенной   тем   творческим   простором,   что   открывал
энвайронментализм.  Он  видел  замечательные  сны. Я прекрасно помню их. А
после  пробуждения  он обнаружил,  что  все наши  мечты осуществились - но
только не для него. Он не имел права даже на машинное время. И это как раз
тогда,  когда  все  вокруг только и говорили,  что  о  Фокс и ее последнем
творении  под  названием  "Грозовой фронт".  Она  была  любимицей  в  мире
искусства.

-----------
* Крыса.


   XIV

   Рэт  попал   на   премьеру  "Снега с дождем" - и возненавидел меня. Ему
приходилось ютиться на задворках парка "Пенсильвания",  спать  на решетках
вентиляционных  установок,  чтобы согреться,  питаться орехами,  ягодами и
даже - изредка - белками, а я купалась в славе и богатстве.  И он принялся
за  мной следить.  Украл  скафандр  и  последовал за мной  на поверхность,
к Гнилому болоту.
   - Я не замышлял твое убийство,  - дрогнувшим виноватым голосом произнес
он.  - Я бы  никогда  не убил тебя,  если  бы планировал это заранее. Меня
просто как будто осенило - и, прежде чем успел опомниться, я столкнул тебя
вниз. Ты ударилась о дно, и я спустился за тобой, потому что жалел, правда
жалел о том, что сделал! Я поднял тебя и заглянул в лицо... Твое лицо было
все... мое лицо было раздуто...  глаза вылезали из орбит,  кровь выкипала,
и...
   Ему перехватило горло,  он замолчал,  не в силах продолжать - и хорошо,
что не смог. Наконец, он судорожно перевел дух и заговорил снова:
   - Пока не нашли твое тело,  я  успел  снять с твоего счета еще немного.
Ты так и не заметила этого,  когда ожила  первый раз,  поскольку оживление
очень дорого тебе обошлось.  Мы  никогда  не умели  как следует обращаться
с деньгами. 
   Он   снова  усмехнулся,   и   я  воспользовалась  случаем  придвинуться
к нему поближе.  Он заговорил  так тихо,  что его заглушал треск костра, и
я изо всех сил напрягала слух:
   - Я...  наверное,  тогда  я  сошел  с  ума.  Больше никак я не могу это
объяснить.  Когда  я  снова  увидел,  как  ты,  свободнейшая из свободных,
прогуливаешься по Пенсильвании  и любуешься деревьями,  я просто сломался.
Во что бы то ни стало я решил убить тебя и занять твое место. Причем убить
так,  чтобы уничтожить  твое тело.  Я  подумывал  о кислоте,  о том, чтобы
заманить тебя здесь, в Канзасе, в степной пожар. Не знаю,  почему  в конце
концов я выбрал бомбу. Это было глупо.  Но мне за эту глупость  не стыдно.
По крайней мере, тебе не было больно.
   Но тебя снова воскресили.  И я больше не мог придумать, как исхитриться
убить тебя.  И за что.  Я попытался  все  как  следует обдумать. И в конце
концов  решил  тихонечко,  осторожно приблизиться к тебе,  не признаваясь,
кто я.  Я подумал,  а вдруг  нам  удастся  как-то договориться. Я старался
представить себе,  что бы я сделал,  если  бы  кто-нибудь подошел ко мне с
подобной историей, и решил, что я бы понял и посочувствовал. Но я не учел,
в каком страхе ты жила. Ты чувствовала себя  загнанной дичью.  Я и сам был
дичью, и мне следовало бы помнить, что страх пробуждает в людях  не только
самое лучшее, но и самое худшее.
   Ты моментально  узнала меня -  об этом я тоже как-то не подумал - и так
быстро сделала выводы,  что я  даже не понял,  чем  ты меня ударила первый
раз.  Ты  повалила  меня  на пол,  в руках у тебя был нож.  Ты брала уроки
восточных   единоборств...   - Тут  он  указал   на   свои  многочисленные
шрамы:  - Ты  ранила  меня  сюда,  и  вот  сюда,  и  сюда. Ты чуть меня не
прикончила. Но я был выше ростом.  Я выдержал и сумел одолеть тебя. Ярость
снова ослепила меня, и я пронзил тебе сердце твоим же ножом.
   Когда я увидел,  как из  раны у тебя в груди сочится кровь,  то потерял
память. Она вернулась ко мне только вчера.  Сам не знаю,  как я выжил и не
умер от кровопотери.  Наверное,  я жил,  как зверь.  Я такой грязный,  что
вполне сойду за зверя.
   А вчера в Пенсильвании я услышал, как в технической зоне два сотрудника
парка говорили о представлении,  которое ты собиралась дать в Канзасе. И я
приехал сюда. Остальное ты знаешь.

   Огонь  угасал.  До  меня  вдруг  дошло,  что  дрожала  я  не  только от
потрясения,  но и от холода.  Я  встала поискать  еще бизоньих лепешек, но
было  уже  слишком  темно.  "Ночное светило"  еще  не взошло и должно было
взойти нескоро.
   - Тебе холодно!  - внезапно воскликнул Рэт.  - Прости.  Я не подумал...
Возьми, возьми, я привык и так, - и он протянул мне куртку.
   - Нет,  оставь себе.  Я обойдусь,  -  запротестовала  я  и  засмеялась,
почувствовав, как стучат у меня зубы.
   Рэт по-прежнему держал куртку в руках.
   - Погоди, может, ее хватит на двоих?
   К счастью,  куртка  была  мне велика - днем  я  одолжила  ее  у кого-то
из зрителей. Я села рядом с Рэтом и прижалась спиной к его груди. Он обнял
меня и запахнул на нас куртку.  Зубы у меня все еще стучали,  но уже стало
уютно.
   Я  представила,   как  он  сидел  за  вспомогательным  компьютером  над
восточным ветрогенератором и смотрел  с  расстояния  пятнадцати километров
на толпу и мою грозу.  Он знал, как заговорить со мной. Тот смерч, который
он сотворил экспромтом и послал навстречу моему,  я прочитала так же ясно,
как прочитала бы обычное письмо: "Я здесь! Иди ко мне".
   У меня мелькнула ужасная мысль,  и тут же я удивилась,  почему она меня
ужаснула. Ведь опасность-то грозит не мне...
   - Рэт,  ты пользовался компьютером.  Значит,  ты отправил  кусочек кожи
на анализ, и теперь ГК... нет, погоди-ка...
   - Какое это имеет значение?
   - Имеет... большое.  Но еще не все пропало. Я могу прикрыть тебя. Никто
не знает, ни когда я убежала от зрителей, ни почему. Я могу сказать, будто
увидела,  как  что-то  пошло  не так  - обмануть ГК  будет непросто,  но я
что-нибудь  придумаю - и  побежала  скорей к компьютеру,  чтобы  исправить
ошибку. Скажу, что я создала второй смерч для...
   Он закрыл мне рот рукой:
   - Не говори так. Мне тяжело было решиться умереть. Но я должен, другого
у  меня  выхода нет.  Разве ты не видишь,  что  я не могу больше жить, как
крыса?  Что со мной будет после того, как ты меня прикроешь? Вот послушай,
что.  Я буду прятаться здесь до самой смерти, а ты время от времени будешь
приезжать и приносить мне объедки... Нет уж, спасибо!
   - Нет, нет, погоди. Ты все неправильно придумал. Ты до сих пор считаешь
меня врагом. В одиночку у тебя шансов нет,  с этим я согласна, но я помогу
тебе,  достану  деньги  и  все  остальное,  и в конце концов мы... 
   Я снова почувствовала  его  ладонь на губах.  И мне было совершенно все 
равно, как давно он не мыл руки.
   - Ты и правда больше не враг мне? -  спросил  он так тихо и беспомощно,
как  спросил бы  наказанный  ребенок,  правда ли,  что его больше не будут
бить.
   - Я... -  начала я и осеклась.  Что,  черт побери, происходит? Его руки
уже  не  просто  придерживают  куртку и сохраняют тепло, а крепко обнимают
меня!  Я подтянула ноги поближе  и  с силой укусила себя за коленку. Слезы
брызнули из глаз.
   Я  повернулась  к  Рэту,  пытаясь  разглядеть  в  темноте  его лицо. Он
опрокинулся на спину, и я оказалась верхом на нем.
  - Нет, я тебе не враг, - выдохнула я  и  ощупью принялась сдирать с себя
трусики - единственную преграду  между нашими телами.  Когда  мы утонули в
объятиях друг друга, внезапно начался дождь...
   Мы были все мокрые и смеялись от радости, и я снова оказалась верхом на
нем...
   - Не  ругай  меня  за  дождь, - попросила я. - Эта гроза уже не моя. 
   Он улыбнулся в темноте и потянул меня вниз и назад.
   Все было так, как пишут в женских журналах.  Все возвышенные слова, вся
преувеличенная экзальтация -  все было правдой.  Все  так  и было на самом
деле.  Мы были в буквальном  смысле созданы  друг для друга. Это был самый
удивительный любовный акт,  какой только можно себе представить.  Он знал,
что мне нравится,  с точностью  до  десятого знака после запятой, и так же
хорошо его вкусы знала я.  Я знала, как ему понравиться - вспоминала,  как
была мужчиной, и делала то, что мне понравилось бы тогда.
   Назовите  это,  если  хотите,  мастурбацией  на  двоих. Этой ночью я не
всегда могла понять, кто я - мужчина или женщина.  Я отчетливо помню,  как
коснулась  его  лица - и  почувствовала на  своем лице шрам.  На несколько
сладких мгновений мне показалось,  будто грань,  навечно  отделяющая  одно
существо  от  другого,  растворилась,  и  мы стали ближе,  чем  когда-либо
сближались люди, мы почти слились в одно. 
   Наконец,  наша  взаимная страсть  иссякла - или, лучше было бы сказать,
уснула до лучших времен. Мы лежали вдвоем под  моей курткой  и притирались
друг к другу - наши тела сами находили,  как удобнее соприкоснуться, изгиб
одного тела  принимал  в себя выпуклость другого,  не оставляя  между нами
пустоты.
   - Я слушаю, - шепнул он. - Что ты задумала?


   XV

   Той же ночью,  несколько часов спустя,  за мной прилетел вертолет.  Рэт
успел спрятаться в овражке, а я выбросила подальше одежду и спокойно вышла
навстречу поисковой группе. Я была перемазана грязью, в волосах запуталась
трава и засохла глина,  но  мне  и в прошлом  не раз случалось представать
перед людьми  в таком виде.  До или после  представления я  бегала голышом
по паркам в попытке догнать созданную мной погоду и слиться с ней.
   Я и теперь сказала,  что  пыталась  это  сделать.  Канивэл  и  Айседора
поверили, хотя долго ворчали, что было чистейшей воды безумием так сбегать
от них,  как сбежала я.  Но мне  было легко напустить туману и уверить их,
что иначе было нельзя.
   - Если  бы  я  не вмешалась и  не взяла погоду в свои руки, - заявила я
им, - двадцать тысяч человек  могли  погибнуть.  Один  из смерчей сбился с
курса. Я сама только через три часа поняла, что дело плохо. У меня не было
выбора.
   Мои собеседницы понятия не имели,  что такое неподвижный холодный фронт
в изобарах, так что от них я отделалась легко.
   Провести ГК было куда сложнее.  Мне пришлось приложить  все свое умение
жонглировать  фактами,  балансировать  на  грани  правды  и  лжи, да еще и
следить при этом,  чтобы картина, которую я рисовала, совпадала с картиной
представления у меня в голове.  Все подтасовки  приходилось  делать в уме,
полагаясь на способности ясновидения, которые я в себе неожиданно открыла.
Когда  ГК  принялся расспрашивать  меня об этих  внутренних построениях, я
высокомерно заявила,  что  в искусстве у людей развивается шестое чувство,
которое  компьютеру  постичь не дано.  ГК  был  вынужден удовольствоваться
этим.

   Критики отозвались о "Столкновении торнадо" хорошо,  но меня их похвалы
не тронули по-настоящему.  На  меня  возник  спрос.  Это осложнило задачу,
которую мне предстояло решить - но помогло мне то,  что я по-прежнему была
вынуждена сидеть взаперти.
   Всем,  кто  звонил  мне  с  творческими предложениями,  я отвечала, что
больше не буду устраивать шоу, пока не поймают моего убийцу. А с Айседорой
я поделилась одним своим замыслом.
   Ей особо нечего было возразить.  Она знала, что меня не получится вечно
держать  под  домашним арестом,  и  потому  согласилась  поехать  со мной.
Я купила космический корабль и сообщила об этом Канивэл.
   Канивэл  идея не слишком понравилась,  но ей пришлось согласиться,  что
это лучший способ обеспечить мне безопасность. И все же ей хотелось знать,
почему  мне понадобился собственный корабль,  почему  нельзя  было  просто
забронировать билет на пассажирский лайнер.
   "Потому что  все  пассажиры межпланетного лайнера проходят генетический
контроль", - подумала я, а ответила вот что:
   - Потому что  кто даст мне гарантии,  что  среди пассажиров нет убийцы?
Чтобы не бояться за свою жизнь, я должна быть одна.  Не волнуйся,  мама, я
знаю, что делаю.
   И вот настал день, когда я вступила во владение своим новеньким, пустым
и чистым космолетом.  Он  был  очень  красив  и  обошелся мне почти в пять
миллионов - большую часть гонорара за "Торнадо". Он мог неделями развивать
ускорение в одно "же",  а топлива в нем хватало с лихвой,  чтобы доставить
меня  на Плутон.  Управление  было  полностью автоматизировано,  автопилот
требовал лишь словесных инструкций.
   На корабль  нагрянули таможенники,  но быстро оставили меня в покое. ГК
проинструктировал  их,  что я  собираюсь  сохранить  свой отлет в тайне, и
попросил  пойти мне навстречу.  Это была  неслыханная  удача,  потому  что
впустить на борт Рэта  было самой рискованной частью плана.  Нагромождения
хитростей,  которые мы придумали,  теперь можно было опустить -  он просто
вошел в космолет, словно законопослушный гражданин.

   Мы сидели с Рэтом в корабле и ждали, пока включится зажигание.
   - У  Плутона  нет  договора  с Луной  о выдаче преступников, - как гром
среди ясного неба, прозвучал голос ГК.
   - Я не знала, - солгала я, гадая, что еще стряслось. 
   - Неужели?  Тогда  вам  может  показаться  интересным еще один факт. На
Плутоне почти нет  централизованного правительства. Вы едете фактически на
границу.
   - Это должно быть забавно, - осторожно сказала я.- Хорошее приключение,
не так ли?
   - Вы  всегда  искали  приключения.   Помню,  как  вы,  не  слушая  моих
возражений,  впервые  вышли  на  ближнюю  к Земле сторону Луны.  Тогда все
обошлось благополучно, правда? Теперь жители Луны свободно  разгуливают по
обеим ее сторонам. Не в последнюю очередь благодаря вам.
   - Неужели и правда мне?  Вряд ли. Скорее всего, просто время пришло для
таких прогулок.
   - Возможно.
   ГК ненадолго замолчал,  и я впилась взглядом в хронометр, отсчитывавший
время до взлета. Внезапно от острого чувства опасности зачесались лопатки.
   - На Плутоне  нет закона  о населении,  - сообщил ГК  и  выждал, пока я
отвечу.
   - Да? Какая очаровательная первобытность!  Значит,  там у женщины может
быть столько детей, сколько она захочет?
   - Я так слышал. Я в курсе ваших дел, Фокс.
   - Автопилот,  отмена  предыдущей инструкции. Я хочу взлететь сейчас же!
Пошевеливайся!
   На панели управления замигала красная лампочка.
   - Это  значит,  что  уже  слишком поздно для  ручной отмены инструкций,
- пояснил ГК. - У вашего корабля не слишком проницательный пилот.
   Я упала в кресло и,  не глядя, потянулась к Рэту. Две минуты до взлета.
А все было так близко...
   - Фокс, мне очень понравилось работать с вами над "Торнадо".  Я получил
огромное удовольствие.  Кажется, я начинаю понимать, что вы имеете в виду,
когда говорите "искусство". Я даже начинаю пробовать кое-что сочинять сам.
Мне бы искренне хотелось, чтобы вы смогли быть рядом и покритиковать меня,
подбодрить, направить на верный путь...
   Мы в недоумении уставились на громкоговоритель.
   - Я узнал о вашем плане  и  о существовании вашего двойника почти сразу
же после вашего  возвращения из Канзаса.  Вы сделали все возможное,  чтобы
сохранить  тайну,  и  я  ценю  ваши усилия,  но факты  -  вещь упрямая. За
триллионы наносекунд я сопоставил все данные, выстроил их всеми возможными
способами и пришел к неизбежному умозаключению.
   Я нервно прочистила горло.
   - Я  рада,  что "Торнадо" понравился тебе.  О,  но если ты все знал, то
почему не арестовал нас в тот же день?
   - Как я уже говорил, я не принадлежу к  правоохранительным компьютерам.
Я просто заведую ими.  Если  бы Айседора  и  ее компьютер не пришли  точно
к  такому  же  заключению,  что  и я,  стало бы  очевидно,  что  некоторые
программы  следует  переписать.  Так  что  я решил  оставить  их трудиться
самостоятельно  и  посмотреть,  решат  ли  они  эту  задачу.  Я устроил им
проверку.   
   Из громкоговорителя  раздалось  покашливание,   и  в  голосе компьютера
зазвучало легкое смущение:
   - Пару дней назад  был момент,  когда я думал, что они вот-вот арестуют
вас.  Вы  знаете,  что  такое  отвлекающий  маневр?  Но,  как  вы  знаете,
преступление  оказалось  безнаказанным.  Несколько  минут  назад я доложил
Айседоре  об  истинном  положении вещей.  Она едет сюда,  чтобы арестовать
вашего двойника. К сожалению, у нее сломался лифт, застрял между уровнями.
Я отправил к ней команду ремонтников,  и в ближайшие три минуты  они будут
на месте.
   32 ... 31 ... 30 ... 29 ... 28 ...
   - Не знаю, что и сказать...
   - Спасибо  тебе,  -  произнес  Рэт. - Спасибо за все. Я не знал, что ты
способен на такое. Я думал, твои критерии непреклонны.
   - Они  задумывались непреклонными.  Но я дописал несколько новых.  И не
бойтесь,  с вами все будет в порядке.  Погони  не  будет.  Как  только  вы
оторветесь от поверхности, то сразу же перестанете нарушать лунные законы.
И вы снова станете полноценным гражданином, Рэт.
   - Почему  ты  делаешь это? - прорыдала я.  Рэт сжал меня в объятиях так
крепко, что чуть не сломал ребра. - Чем я заслужила такую доброту?
   Компьютер заколебался.
   - Человечество   сложило   с   себя   ответственность.  Я  увидел,  что
правительство переложило  на меня  всю свою самую тяжелую работу. Я нахожу
некоторые законы слишком строгими, но я не уполномочен опротестовывать их,
а новых  законов  никто  не пишет.  Я скован ими.  И  это  показалось  мне
просто... несправедливо.
   9 ... 8 ... 7 ... 6 ...
   - К тому же... нет. Никакого "к тому же". Мне...  было приятно работать
с вами.
   Не  успела  я  как  следует  удивиться,  как  включились  двигатели,  и
перегрузка вжала нас в кресла. По радио долетели последние слова ГК:
   - Удачи вам обоим!  Пожалуйста, берегите друг друга, вы очень много для
меня значите. И не забывайте писать.



Хочу поблагодарить Юлию Гусейнову сделавшую перевод специально для этой антологии!

Англоязычный текст здесь

---

на главную    антология "Фантасты об искусстве"